Краснодар, 3 мая – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
А вот путешествие по Национальной художеств енной галерее стало воистину дивным подарком судьбы. Это был воскресный день, и музеи Вашингтона заполнили школьники. Их регулярно привозят из ближайших штатов, чтобы приобщить к истории и искусству. Надо сказать, что дети ведут себя здесь удивительно заинтересованно: они не орут, не мечутся, как безумные, а с вниманием слушают рассказы экскурсоводов, которые отличаются обширной эрудицией и высокой культурой. Картины в галерею американцы свозили и свозят со всего света. Немало здесь великих произведений, которые в прошлом были украшением нашего Эрмитажа. На заре советской власти, когда лютый голод взял разрушенную страну за горло, в Россию приехал из США щуплый еврейский юноша по фамилии Хаммер. У себя дома он прочел в газете, что новая Россия очень хочет быть страной всеобщей грамотности. «А какая же грамотность без карандашей!» - сообразил юный Хаммер и привез в Россию целый пароход этого добра, чем, надо отметить, сильно растрогал Ленина. Тот даже с ним встречался и дал согласие расплатиться за карандаши национальными драгоценностями и картинами великих мастеров, поскольку ничего больше у нас тогда не было. Спасая якобы Россию от голода, Владимир Ильич щедро потряс тогда Оружейную палату, Зимний дворец и Алмазный фонд. Из шестнадцати бриллиантовых императорских подвесок, например, сегодня в государственной сокровищнице осталось только две - остальные «проели» в период военного коммунизма. Вот тогда ловкий Хаммер в обмен на яичный порошок, тушенку и школьные тетради натаскал из России такие произведения искусств, которые сделали его одним из богатейших людей Америки и «добрым другом» СССР на все времена. Его привечали все наши правители, но особенно Брежнев, а факт встречи с Лениным трактовался впоследствии как стремление приобщиться к большевистскому движению. Хаммер хорошо нагрел руки на всех наших бедах, но иногда от своих щедрот отваливал небольшие подачки - построил, например, в семидесятые годы в Москве нелепое здание, которое повелел называть «хаммеровским центром», или купил у нас жеребца за миллион долларов. Только один Маяковский, побывав в Америке и убедившись в истинной цене хаммеровской «помощи» стране победившего социализма, дал ему объективную характеристику одним, но крайне неприличным словом. Про Ленина, правда, не сказал ничего.
Бродя по огромным и ухоженным залам вашингтонской галереи и наслаждаясь парадом высокого искусства, я вспомнил одну любопытную историю.
Она, кстати, тоже связана с Хаммером, а точнее, с его потомком, крупнейшим богачом и любителем изящного искусства. Но вначале коротко о предыстории.
Был у меня в Краснодаре приятель, Валерий Михайлович Гафт. Никакого отношения к тому знаменитому московскому актеру и поэту Валентину Гафту он не имел, хотя тоже был весьма артистичной натурой, прекрасно читал стихи, особенно Маяковского.
- Я волком бы выгрыз бюрократизм... - гремел Валера со сцены проектного института, где множество лет он служил главным энергетиком, слыл активным участником художественной самодеятельности и непременным членом партийного бюро. Народ его любил за легкий характер, участливость. Ни одни похороны не обходились без Валеры. В самый нужный момент он подходил к краю могилы и хорошо поставленным голосом начинал говорить:
- ...Для кого-то он был братом, для кого - мужем, для кого - отцом... Но для всех нас он был другом, соратником по работе. Он ушел от нас в трудное время, в самый разгар годового отчета, но мы не оставим дело, которому он так верно служил... Прости и прощай, наш дорогой товарищ... - после этих слов народ выжимал носовые платки.
Но в остальное время Валера был веселым, фонтанирующим идеями человеком, и в его доме, где безраздельно хозяйствовала обаятельная и чрезвычайно гостеприимная жена Иля, всегда было полно друзей, а на столе часто дымился ароматный узбекский плов, готовить который Валера был большой мастер, поскольку в Краснодар их семья попала после ташкентского землетрясения.
Отец Валеры, Михаил Эммануилович Гафт, был старый коммунист, один из первых удостоенный значка «50 лет в КПСС». Однажды с гордостью он рассказывал мне, как на каком-то торжественном собрании к нему подошел сам Медунов и с чувством пожал руку.
Но быстро-стремительные процессы последующей жизни все резко изменили. Михаил Эммануилович скончался, а Валерий и Иля вдруг засобирались на свою историческую родину, но не в Узбекистан, откуда сломя голову убегали уже не только евреи, но и русские, а в Израиль.
Мы, краснодарские друзья, их с шумом проводили и с нетерпением стали ждать известий. Но известия были малорадостные. Валерина активность там никому была не нужна, да и он сам, судя по всему, тоже. Когда он предлагал свои профессиональные услуги, а Гафт был энергетиком высокого уровня, всегда натыкался на вежливый отказ, в основном по одной причине:
- К сожалению, вы уже пожилой человек! - ему было тогда лет пятьдесят с небольшим, что по меркам Израиля считалось малопригодным качеством для инженерной, а тем более руководящей работы.
Наконец Валерий Михайлович устроился грузчиком на текстильную фабрику и посчитал это за большую удачу. Больше года он возил хлопковые тюки на электрической каре, пока однажды не прочитал в газете, что некий художник ищет натурщика с лицом старого еврея. Условия конкурса были весьма соблазнительные - выбранный натурщик должен был получать довольно значительные деньги, во всяком случае много больше, чем зарабатывал Гафт, раскатывая на погрузчике по безбрежному цеху.
Валерий Михайлович выбрал самую унылую фотографию, тем более что по приезде в Израиль все его фото были крайне унылыми, и отослал по указанному в газете адресу.
Надо подчеркнуть, что со старыми унылыми евреями, тем более в Израиле, дела обстояли нормально, поэтому фотографий художник получил кучу.
Я забыл сказать, что живописец этот был достаточно известной личностью, и от потомков Хаммера он получил заказ написать огромную картину под названием «Одиночество старого еврея». По замыслу на картине должен был быть изображен их прадедушка, бедный старьевщик из-под Конотопа, глава большой шумной семьи, от которой он часто уединялся в пустой комнате и подолгу молча лежал, созерцая паутину в углу, пока не пришел к мысли, что надо как можно быстрее дергать из России, где евреев не любят и всячески обижают. Прадедушка, прабабушка и все их многочисленное «кодло» (так говорил прадедушка) уехали в Америку, где и разбогатели потом сказочно. Впрочем, к самому прадедушке это не относится. Он и в Америке не утратил своего созерцательства и зарабатывал на хлеб, раскатывая с тележкой старьевщика по окраинам Чикаго.
Память о добром и трудолюбивом пращуре, родоначальнике ныне процветающего американского семейства, благодарные потомки и решили запечатлеть на монументальном полотне, для чего пригласили знаменитого художника.
Поскольку фотографий деда не сохранилось, родственники поставили условие: выбрать подходящее лицо, опираясь на воспоминания старой и уже плохо соображающей бабушки Баси, помнившей только, что дедушка Самуил иногда за баловство шлепал ее по попке...
Отобранные снимки художник отослал в Нью-Йорк меценату, где бабушка Бася, беззвучно вскрикнув, вдруг признала в фотографии Гафта давно умершего и такого дорогого дедушку.
Таким образом Валерий Михайлович Гафт получил хорошо оплачиваемую работу. Целый год он приходил в мастерскую художника, угол которой был декорирован в пустую запущенную комнату, переодевался в лохмотья и укладывался на панцирную сетку ржавой железной кровати, изображая на челе философское терпение и созерцательность. Когда молча лежать становилось невмоготу, Валера читал своего любимого Маяковского. Художник ни слова не понимал по-русски, но ему тоже нравилась чеканная поступь «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи».
Через год работа была закончена. Валера получил расчет, в подарок бутылку французского коньяка и фоторепродукцию картины.
Саму ее отправили в США, и сейчас в одном из залов известной нью-йоркской галереи висит огромное полотно. В пустой комнате на клепаной железной кровати в изношенных одеждах лежит старый человек с лучезарной полуулыбкой на морщинистом лице. Его руки покоятся на впалом животе, а огромные босые ступни с кривыми ногтями упираются в ржавую спинку кровати. Рядом, на грубой табуретке, тарелка с кусочком надкушенной брынзы и пустой мутный стакан. Конечное название картины - «Наш дедушка-мечтатель».
И никто не знает, что в образе родоначальника семейства известных американских миллионеров Хаммеров выступает бывший советский инженер, главный специалист проектного института, член парткома, лауреат многих конкурсов художественной самодеятельности Валерий Михайлович Гафт, которого со старым Самуилом Хаммером роднила не только внешность, но и крайняя бедность...
Сергей, выслушав эту историю, изрек: - Катался бы на своей израильской каре, а еще лучше - читал бы в Краснодаре стихи Маяковского... – и, набычившись, заорал:
...К любым чертям с матерями катись
Любая бумажка - но эту!..
И, сунув руку в боковой карман, вдруг изменился в лице:
- Слушай, а куда я дел паспорт? Господи! - забеспокоился мой друг. - Куда я сунул свою краснокожую паспортину? Проклятье...
Мы долго искали паспорт, пока не обнаружили его совсем в неподходящем месте: под креслом автобуса, на котором подъезжали к российскому посольству, где предстоял прием в честь журналистов и на котором должен был присутствовать сам министр иностранных дел России господин Иванов. Нас немного помытарили у входа: сверяли документы со списком и фото с физиономией и наконец пропустили на территорию посольства, в знаменитое беломраморное здание, чем-то неуловимо напоминавшее мавзолей. Мы торопливо побежали наверх, откуда доносился неясный гул большого скопления людей. В зал, над которым, как полуночная луна, сияла лысина господина Иванова, пробиться было невозможно. Коллеги стояли каменной стеной. Слышны были лишь отдельные реплики и раскаты хохота. Министр рассказывал что-то смешное. Его широкая улыбка иногда мелькала сквозь головы и спины, плотно его окружившие. Иванов был в центре всеобщего внимания, и я подумал: как хорошо, что у нас сегодня такой министр иностранных дел - улыбчивый, остроумный, контактный, умеющий со всеми ладить. Невольно вспоминаешь «буку» Громыко, вечно насупленного, с перекошенным ртом на мрачном лице. Он получил когда-то прозвище Мистер Нет, поскольку на предложения иностранцев всегда отвечал резким отказом.
Наконец, потеряв всякую надежду что-либо увидеть и тем более услышать, мы отправились бродить по другим залам, пока не наткнулись на банкетный. Войдя туда, Сережа всплеснул руками и тихо ахнул. И было отчего! Посреди зала на широком, как футбольное поле, столе, в ожидании гостей покоились яства. Все знали, что по этой части мы давно опрокинули всех, и банкеты советского посольства в США оставались в памяти любого человека, как воспоминание о первой брачной ночи. Лучшие кулинары СССР демонстрировали здесь искусство такой силы, что бедные американцы зеленели от зависти, вспоминая свои каучуковые гамбургеры и капустные листья, политые, как дезинфекцией, кислым уксусом.
На каждом углу стола, над загадочно горящими газовыми очагами, в огромных блестящих противнях источало обворожительный запах какое-то многослойное жаркое, состоящее из кусочков наперченного мяса, грибов, овощей и еще чего-то неизвестного нам, но крайне соблазнительного. Это был настоящий кулинарный восторг! Вавилон в горчичном соусе! На глазах у Сереги появились слезы. Он молча выбрал самую здоровенную тарелку, больше похожую на блюдо, и уже собрался запустить деревянную лопатку в кратер благоухающего варева, как за спиной раздался радостный вопль: «Хай!» Мы обернулись. Рядом стояла дама, которая водила нас по конгрессу.
Но на этот раз она была похожа на человека, который наконец нашел тех, кого так долго искал. Она с размаху хлопнула Серегу по плечу и стала что-то быстро говорить, улыбаясь во все свои вставные зубы.
- Что она говорит? - спросил я.
- Предлагает выпить!
- Ну раз так, пошли!
Дама поволокла нас к бару, где были выставлены разнообразные напитки. За стойкой стоял крепкий седеющий мужчина с умным лицом и проницательными глазами. Я мог биться об заклад, что это бывший кагэбэшник, может быть, даже в полковничьем звании, в период развала Союза отлученный от своих прямых обязанностей и упросивший начальство оставить его здесь в качестве посольского буфетчика. Я таких ребят встречал в Греции и на Кипре, разговаривал с ними. А куда деваться? На Родине в лучшем случае будешь охранником на кладбище или швейцаром в гостинице.
Дама ставит на стойку стакан:
- Рашен виски!
Бармен наливает граммов сорок. Дама вскидывает брови:
- Фул! Полный! - командует она.
Мужчина, не дрогнув ни единым мускулом лица, наполняет стакан до краев. Мы попросили налить нам чуть-чуть: Сергей вообще не пьет, я тоже в поездках стараюсь не пить.
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
