Краснодар, 21 июня – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
Человек может менять свое мнение и даже убеждения. Под влиянием времени, обстоятельств, личного опыта, если хотите, взросления могут изменяться оценки, подходы к анализу тех или иных явлений, могут появиться и сомнения, разочарования. Но человек не может бегать, как заяц, от одних убеждений к другим: вчера он - исступленный коммунист, сегодня - ваххабит, завтра - консерватор, а послезавтра - гугенот. «Так кто же ты, наконец, такой?» - вправе возникнуть вопрос. Когда это касается личности, которая распоряжается лишь собой, - еще куда ни шло. Но когда ты лидер государства и «рулишь» этим государством в зависимости от того, что тебе нашепчет под одеялом жена, - тогда бедная и несчастная та страна.
Я думаю, понятия «честь» и «совесть» в их первозданном виде в России были уничтожены на заре ушедшего века, когда мелкий ремесленник Яков Юровский сотоварищи расстрелял в Екатеринбурге царскую семью. Ладно бы только одного царя - царская доля в России всегда была сопряжена с покушением на жизнь самодержца. Императоров, выражаясь современным языком, где и как только ни «мочили». Но на этот раз убили и детей, в том числе не только малолетнего наследника, но и четырех принцесс, очаровательных, удивительных красавиц, мечтавших только о романтической любви в счастливом браке. Убили заодно и всех слуг с врачом Боткиным. В лучших уголовных традициях - свидетелей в прорубь!
В доме, где это произошло, я бывал множество раз. Я учился в Свердловске, на историческом факультете Уральского университета, а в роковом здании, которое принадлежало когда-то купцу Ипатьеву, находился городской архив. Мы, студенты, бывали там по учебным надобностям, чаще всего при подборе материалов для курсовых работ. Повинюсь, лично меня больше влекла туда Света Озерная, пухленькая черноглазая девушка, самый младший архивариус. Она удачно сочетала знание той мрачной истории и всего остального, что волновало меня в самой Свете. Мы иногда уединялись в дальнем коридоре, и Света рассказывала, в каких комнатах жили Николай и Александра, в каких - дети и прислуга, как юные царевны в этом самом коридоре вышивали, читали на память «Евгения Онегина» и поверяли друг другу маленькие сердечные тайны, большей частью придуманные, поскольку жили в ограниченном пространстве: из дома - никуда. Однажды Света достала ключ от подвала, и мы спустились в сырое мрачное подземелье, чуть освещенное овальными полуокнами, расположенными почти на уровне земли. На кирпичной, почерневшей от времени кладке отчетливо были видны сколы.
- Это следы револьверных пуль, - Света ладошкой чуть коснулась холодного камня и предложила мне сделать то же самое.
В подвале было жутковато и тихо, хотя рядом проходила одна из оживленных центральных улиц.
- Николая Александровича расстреляли не здесь, а во внутреннем дворике, - вздохнула Света, - а остальных тут, в подвале. Вот через это окошко подсвечивали фонарем, а через эти палили. Выпустили много пуль, в некоторых телах их было по нескольку. Сюда ведь раньше экскурсии водили, сам Юровский рассказывал, как все было...
Со Свердловском у меня связано многое. Накануне войны, после окончания Ростовского железнодорожного института родителей направили на Урал, где отец прошел путь от рядового инженера Нижнетагильского депо до заместителя начальника управления дороги. Моя память сохранила многие фрагменты детства, прошедшего на Урале.
Напротив дома Ипатьева, через улицу, находился знаменитый свердловский Дворец пионеров, построенный еще в начале восемнадцатого века богатым золотопромышленником Расторгуевым, который фигурирует в качестве основного персонажа в книге Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». В здании этом и разворачивались основные действия романа. Во время войны, когда на Урал были эвакуированы творческие союзы, несколько старых и знаменитых художников, чтобы не сидеть без дела, решили один из залов дворца расписать на темы сказок Пушкина. Это воплотилось в огромное по силе воздействия художественное произведение. Когда мы, несмышленые дети, попадали сюда, в пространство, пронизанное одухотворенной аурой творчества, даже самые непоседливые замирали с открытыми ртами. Стены и потолок искрились образами и сценами бессмертных пушкинских произведений. Не было ни единого сантиметра, не тронутого вдохновенной кистью художника. Потом расписали и соседний зал, но уже на мотивы сказов Бажова. Там было посумрачнее, но тоже очень интересно.
Во дворце проходили разного рода праздничные мероприятия и торжественные ритуалы, в том числе и прием в пионеры. Принимали там и нас, стриженных налысо четвероклассников второй железнодорожной школы. Полина Калистратовна, наша учительница, торжественно объявила, что галстуки нам будет повязывать пламенный боец революции, участник расстрела царя, и назвала какое-то имя. Вошел огромный сутулый дед в высоких армейских сапогах и лоснящихся от старости брюках-галифе. Помню большой багровый нос и седую щетину, торчащую из ноздрей. Я подставил шею, и дед, наклонившись, завязал галстук. Сильно пахнуло табаком и еще каким-то малоприятным запахом. Старик мрачно сопел и галстук завязывал, не проронив ни единого слова. В конце торжества, насупленно выслушав восторженную тираду Полины Калистратовны, он развернулся и, шаркая сапогами, молча ушел, забыв призвать нас «быть готовыми за дело Ленина - Сталина!». Местная пионервожатая, осуждающе посмотрев в спину «бойца революции», пронзительно прокричала лозунг сама. В ответ мы загалдели на разные голоса...
А Юровский перед войной скончался, рассказывала Светлана, умер в Кремлевской больнице от рака легких. Похоронили его в Свердловске, на лобном месте городского кладбища. Через десяток лет, словно в насмешку, рядом с палачом уместили могилу замечательного сказочника Павла Петровича Бажова. Школьников со всего города возили прощаться с автором «Малахитовой шкатулки»: для уральцев он был личностью легендарной. Гроб с телом установили в зале филармонии, который, кстати, находился в двух шагах от Ипатьевского особняка, но я помню только сильный мороз на улице и огромную белую бороду, метлой торчащую из красного нарядного гроба.
Много-много лет спустя я оказался по журналистским делам в кремлевских апартаментах Ленина, в том самом музее, куда в годы советской власти допускались только особо избранные люди. Наверное, я был последним посетителем этого заведения: музей по указанию Ельцина уже был закрыт. В кабинете и квартире Владимира Ильича стоял полный раскардаш: все вещи: от поварешек, кроватей, книг и до знаменитых плетеных кресел - паковали для вывоза. Кремль освобождали от коммунистического духа и готовили к грандиозному ремонту, за который потом главного ельцинского завхоза Пал Палыча Бородина сажали в американскую тюрягу и таскали по швейцарским судебным присутствиям.
По комнатам и коридорам, засыпанным обрывками бумаг, потерянно и одиноко бродил пожилой человек, зло косился на меня и никак не мог уразуметь, почему разгром партийных святынь снимает телерадиокомпания из Краснодара.
- Причем здесь Краснодар? - удивленно пожимал он плечами на мои вопросы.
Оказался директором музея по фамилии Шефов. В конце концов сменил гнев на милость и даже рассказал мне, при каких обстоятельствах Ленин узнал о расстреле царской семьи.
Мы зашли с ним в зал, где проходили заседания Совнаркома, а впоследствии, вплоть до Хрущева, совещалось Политбюро ЦК КПСС. Здесь еще сохранялся относительный порядок, и Шефов присел за краешек длинного дубового стола. Я примостился напротив. Директор музея усмехнулся:
- Вы как раз находитесь на том месте, где сидел Берия перед арестом. Там ему и крутили руки...
Я невольно подскочил. Шефов засмеялся:
- Зря волнуетесь! В этом зале и не такое происходило... 18 июля восемнадцатого года, поздно вечером, почти ночью, шло заседание Совнаркома. Ленин сидел вон там, в конце стола, на своем обычном председательском месте. Отсюда, где сейчас я, докладывал нарком здравоохранения Николай Александрович Семашко. Вдруг через дверь, которая ведет в приемную, вошел Свердлов и встал за спиной Владимира Ильича. Дождавшись паузы, он наклонился к Ленину и прошептал ему что-то на ухо.
Владимир Ильич поднял руку и объявил:
- Товарищ Свердлов просит слово для короткой информации!
Причем произнес это будничным тоном, никак не подчеркивая чрезвычайность сообщения. Свердлов тоже спокойно, без всякой эффектации своего громового голоса, сообщил:
- Из Екатеринбурга получен телеграф. По постановлению местного облсовета вчера вечером там расстрелян бывший царь Николай Романов, - и через паузу добавил: - Со всей своей семьей... Президиум ВЦИК постановил: решение и действия Уральского совета признать правильными.
В зале установилась гулкая тишина: каждый из присутствующих понимал - одно дело называть царя «кровавым», «Палкиным» и прочими ругательными словами, а совсем другое - расстрелять, тем более с семьей.
Тишину прервал Ленин:
- Товарищи! Давайте продолжим работу. Я предлагаю перейти к постатейному чтению проекта о здравоохранении. Прошу вас, Николай Александрович...
Шефов снова усмехнулся:
- Здесь и не такие известия звучали, да и слово «расстрел» довольно часто. Кстати, из участников того совещания потом расстреляли большинство. Семашко, правда, уцелел...
Признаюсь, в годы моего студенчества ни Ипатьевский дом, ни зловещие действия, происшедшие в нем, никакого особого чувства, а тем более ажиотажа не вызывали ни у кого. Так, иногда приезжим людям свердловчане рассказывали походя, как местную любопытность:
- А вот дом, где царя расстреляли!
- Да? - равнодушно зевал гость, поскольку все были глубоко убеждены, что «в мрачные годы царизма жил наш народ в кабале»... Да хрен с ним, с этим царем, есть дела поважнее!
Любопытно, что закавыченные строки написал обласканный советской властью Сергей Владимирович Михалков, а сын его на всех углах громко заявляет, что в Россию надо снова вернуть царя. А пока суд да дело, сам Никита Сергеевич Михалков уже исполняет что-то вроде обязанностей «помазаника божьего», пока, правда, в масштабах российского кинематографа, но со всеми признаками самодержца, вышедшего из социалистического пространства: то есть все лучшее себе, и о себе тоже все лучшее. Кстати, интересная закономерность: многие потомки видных проводников коммунистических идей заняли крайне противоположные позиции. Так, внук двух пролетарских писателей, певцов угнетенных и униженных - Павла Петровича Бажова и Аркадия Петровича Гайдара, Егор Гайдар ниспроверг убеждения обоих своих дедушек, а заодно и всех стариков, создав уникальную систему ограбления, когда одним махом на государственном уровне у миллионов людей отобрали все их сбережения. Мой тесть по рубликам от своего военного жалования за четверть века скопил сумму, которой хватило бы купить автомашину. Машиной моего тестя воспользовался кто-то другой, а может быть, и сам Егорушка, назвав банальное воровство приватизацией или непопулярными методами по оздоровлению экономики страны.
Рассказывают, любил Гайдар отдыхать в глухих таежных местах Камчатки, где речки буквально кишат красной рыбой, идущей на нерест. Однажды пошел он на берег такой реки и обомлел: огромные рыбины, распихивая друг друга, шли по бурным перекатам тугим потоком. И стал Егор Тимурович в жадном восторге хватать упругие тела и выбрасывать их на берег. Кидал до тех пор, пока из чащи не выскочили два мохнатых медведя и с ревом ринулись за обнаглевшим до крайности рыболовом: ну взял в меру и иди с миром, так ведь он всю рыбу чуть не перетаскал! Попутчики еле отбили беднягу, загнав косолапых винтовочной канонадой на другой берег. Говорят, медведи еще долго рычали, возмущенно хлопая лапами по воде.
Зигзагообразное движение современных моралей, когда под общечеловеческие ценности подкладывают клеенку, как под особу, страдающую энурезом, приводит к декларированию обмана и подлости как основных постулатов взаимоотношений друг с другом. Время бесчестия трактует линию поведения: говорить одно - делать другое. Коварство и цинизм стали движущей силой в обществе. Пока я подымаю за ваше здоровье бокал на званом ужине, мои сообщники тайно проникают в ваш дом и мажут телефонную трубку специально изготовленным ядом, чтобы на следующее утро, расслабленно рассказывая, как искренне тебя славили друзья, ты вдруг почувствовал дурноту и к вечеру в загадочных конвульсиях умер с недоумением в остекленевших глазах. Так произошло с известным банкиром Иваном Кавелиди. А наемный убийца, притаившийся под мусоропроводом, - это ли не знамение времени? А молодая снайперша, оглаживающая приклад за дымоходом в ожидании появления заказанного объекта? А шкафообразные ребята, мрачно топающие даже за управляющим треста очистки? Ни один общественно значимый «пейзаж» не обходился без них. Хлопцам бы на шагающем экскаваторе работать, а они стоят, сцепив руки у того места, которое футболисты защищают при штрафном ударе, ястребиным взглядом оглядывая окрестности. А в центре охраняемого крута затаился тот, которого они так берегут... Спрашивается - от кого и для чего?
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
