Краснодар, 16 февраля – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
К стати, вместе с поздравлением два первых руководителя края, Золотухин и Медунов - тогда еще председатель крайисполкома, были удостоены звания Героя Социалистического Труда, а весной следующего, 1973 года Григорий Сергеевич, погромыхивая «Золотой Звездой», и вовсе навсегда убыл в Москву, в то самое Министерство заготовок, которое потом переименовали в Министерство хлебопродуктов. Сергей Федорович аж на девять лет получил край в полный откуп. Это стало периодом расцвета всех его качеств: и хороших, и не очень.
Награды за рисосеяние посыпались как из ведра - хоть в этом одолели противных китайцев! Советский Союз в их рисе уже не нуждался. Но беда как раз и заключалась в том, что рисоводство на Кубани в большей степени стало не столько экономической или производственной категорией, сколько политической акцией, утверждавшей правильность всех решений свыше на этот счет. Как говорится - давай больше, кидай дальше!
В назначении Медунова первым секретарем крайкома партии есть одна аппаратная тонкость, о которой потом поговаривали, но вполголоса. На место Золотухина вначале якобы планировался Георгий Разумовский. В то время он трудился в ЦК КПСС в должности заместителя заведующего отделом (или что-то вроде этого) и в силу внешней и внутренней привлекательности числился кем-то вроде «партийного принца». Но в последний момент молодость (лишь 37 лет) помешала ему, и предпочтение отдали многоопытному Сергею Федоровичу, к тому же накануне отмеченному «Золотой Звездой».
Говорят, Золотухин много раз потом пожалел, что не настоял на кандидатуре Разумовского, так как Сергей Федорович, вырвавшись «на оперативный простор», сразу перестал кланяться бывшему «шефу» и уж ни разу не ходил к нему советоваться ни по каким вопросам. Имя Золотухина больше никогда не упоминалось в числе инициаторов строительства водохранилища и основного мелиоративного ядра и вообще не мелькало в краевой прессе, хотя именно он был тем человеком, который многолетнюю мечту и идею претворил в дело. Более того, под его непосредственным руководством была проведена самая важная часть гидротехнического строительства.
На этом фоне, кстати, весьма характерно выглядит эпизод, приключившийся в самые первые дни пребывания Золотухина в Краснодаре. В газете «Советская Кубань», которую тогда возглавлял Дементий Яковлевич Красюк, почти легендарный редактор, у которого журналисты ходили по струнке и думали только те думы, которые обуревали голову Дементия Яковлевича, случился конфуз, по тем временам вообще страшный, и вы сейчас поймете, почему: дежурный выпускающий перепутал имя-отчество нового первого секретаря крайкома партии, и в биографической статье, его представлявшей, назвали Григория Сергеевича (о ужас!) Сергеем Григорьевичем.
На следующее утро разъяренный Красюк приказал немедленно выгнать несчастного журналиста, а им оказался милейший и кроткий Саша Поршнев, который рвал на себе волосы, плакал и кусал локти. Наказание было явно неадекватно вине, но запуганный редакционный народ роптал молчаливо, боясь красюковского гнева. И тогда Саша решился на крайнее - он написал покаянное письмо Золотухину, которое, как ни странно, до него быстро дошло (крайкомовская челядь не любила своенравного редактора и использовала любой повод, чтобы сделать ему гадость).
Впоследствии рассказывали, что Григорий Сергеевич позвонил Красюку и коротко сказал:
- Если вы хотели опозорить меня в глазах читателей вашей газеты, я вас поздравляю. Вы на верном пути... Журналист ошибся и ошибку признал... Простите его, если можете...
Дементий Яковлевич выслушал все это, прогнувшись, как линейный солдат на параде, и бедного Сашу больше не трогал никогда (правда, и Саша больше никогда ничего не путал).
Я хорошо помню день перекрытия Кубани, поскольку вел прямой телевизионный репортаж (прямой, потому что никаких видеозаписей тогда не было и в помине).
Собралось огромное количество людей, и из телевизионного автобуса мне была отлично видна колонна больших грузовиков, окутанных сизым солярочным дымом. В их кузовах лежали бетонные кубы, которые надо было сбросить в проран - узкое отверстие, через него с ревом бежала схваченная за «горло» река. Ее до предела стиснули земляными «наручниками», а сверху был наброшен временный мост. Кто-то вдали махнул флажком, и вся техника с грохотом и бомбардировочным гулом пришла в движение. Восторг был искренний, люди кидали в воздух шапки, возбужденно кричали, особенно когда огромные глыбы, подымая тучи брызг, обрушились в кипящую воду.
На сколоченной из досок и затянутой красным ситцем трибуне находилось все руководство края, но я запомнил только Золотухина и Медунова, которые, как два былинных богатыря, стояли плечом к плечу, время от времени, словно в большой революционный праздник, «делая ручкой» восторженной толпе. Еще я запомнил Виктора Салошенко. Незадолго до этого он стал первым секретарем крайкома комсомола, а скорее, готовился занять эту должность (сейчас уж не помню точно). Видимо, тогда были смотрины.
Его иногда кивком подзывал к себе Золотухин и что-то говорил, после чего Витя торопливо пробирался за спинами и передавал полученные указания людям, стоявшим под трибуной. Выслушав, они срывались, как со старта, и убегали, очевидно, разнося вещие слова дальше и дальше...
Вите тогда многие завидовали: во-первых, его взрывному возвышению из скромного руководителя новороссийского городского комсомола да сразу в первые секретари крупнейшей в стране комсомольской организации и, что самое важное, в члены бюро крайкома партии! Во-вторых, перспективам роста (карьерные дали открывались вообще необозримые). Витя был высок, строен, молод, румян, белозуб и на фоне обрюзгших, пузатых и весьма помятых властелинов, накрытых широкополыми шляпами, как огородными лопухами, выглядел голливудской звездой, широко и радостно шагавшей по ковру для получения золотого «Оскара» (а кругом улыбающиеся, но такие злобные лица: почему не я?).
Так оно в общем, и было. Карьера Салошенко развивалась стремительно и успешно, и через несколько лет он возвысился до заместителя председателя крайисполкома (и снова самый молодой и самый белозубый). Ну скажите, кому это понравится? Витю завистники словили, можно сказать, на «мякине», а точнее, на неосторожном слове, сказанном в какой-то проходной статье, которые он надиктовывал тогда во множестве, очевидно, готовясь (пока) в интеллектуальные лидеры.
В итоге отправил его Сергей Федорович не в былинную, а в настоящую Тьмутаракань (в советскую «Шампань», на Тамань) председателем райисполкома, что Виктор Николаевич, к сожалению, воспринял как жизненную трагедию и полное крушение светлых надежд. Наверное, понять его можно! Ну не любят у нас «баловней судьбы», а если он еще интеллектуал, просто ненавидят. Дескать, тебе рахат-лукум, а мне дерьмо да дерьмо! Ну кто это вынесет! Вот и подрубили Вите Салошенко «ножки», чтобы далеко не ускакал, а сил идти на «протезах» у него не оказалось. Не Мересьев, одним словом!
Правда, те, кто рубили, тоже далеко не убежали. Солодухин Леонтий Алексеевич, например. Он, говорят, и преподнес Медунову под дурное настроение статью как попытку Салошенко посеять национальный раздор в братской Адыгее. Все знали, что это чушь собачья, а ход делу дали - видимо, совпали желания многих «приземлить» сокола. И приземлили! Навсегда!
Но тогда, в сумрачный и прохладный день перекрытия Кубани, все у Вити складывалось преотлично: и чуткое молодое ухо в сантиметре от самых властных уст, и покровительственное доверие главного партайгеноссе, и восхищенные глаза юных комсомолок, а самое замечательное - впереди вся жизнь, такая заманчиво руководящая... Эх, заблуждения вы наши грешные!
Несколько слов об истории вопроса
В ушедшем веке попыток перекрыть Кубань было несколько. После каждого наводнения в Москву летели отчаянные депеши с описанием масштабов убытков, понесенных краем из-за разливов. Дело в том, что в отличие от весенних половодий среднерусских равнин, столь опоэтизированных Николаем Алексеевичем Некрасовым (вспомните дедушку Мазая с зайцами), где после спада воды остаются заливные луга «с травой по пояс», на Кубани все происходит в разrap лета, когда растопленные солнцем льды и снега кавказских вершин водопадом обрушиваются в плодородные долины. Веками казак и горец, посеяв хлеб, с тревогой всматривались в голубеющие предгорные дали, ожидая, что вот-вот нагрянет стихия и слижет, как корова языком, весь их тяжкий труд. На Кубани происходят так называемые залповые наводнения, когда за сутки-другие нарастающие потоки заполняют огромные пространства, не оставляя никаких надежд на спасение урожая, а часто и жилища. И сегодня на сотнях километров вдоль реки угадываются контуры обвалования - заграждений, вручную отсыпанных нашими трудолюбивыми пращурами.
На повозках, под ленивым бычьим тяглом, на конных бедарках, а то и в ивовых корзинах, на собственном горбу тащили люди грунт к капризным берегам, усиливая их и наращивая. Иногда это удерживало половодье, но слабенькое, проходное, а чаще вода играючи опрокидывала все преграды и усилия и весело неслась по просторам, выворачивая сады, сметая плетни, турлучные да саманные хаты, растворяя их, как сахарные кубики в стакане воды, оставляя у разбитого корыта плачущего от бессилия человека. Край был чудесный, щедрый, благодатный, но вот с таким опасным «секретом». Первым разгадать этот секрет попытались большевики. В 1940 году они развернули строительство Тщикского водохранилища, в задачу которого входил перехват половодья реки Белой, впадающей в Кубань в районе станицы Усть-Лабинской. Невероятно, но факт: водохранилище построили всего за два летних месяца. Это был период невиданного духовного подъема. Десятки тысяч людей с песнями и музыкой начинали свой трудовой день. В раскаленной степи, без выходных, под скудный завтрак и обед, состоявший из постного борща и пшенной каши, ночуя на земле в шалашах и палатках, они искренне при этом радовались каждому восходу солнца. Все делали, как говорится, лопатой, но зато под бодрый и звонкий «Марш энтузиастов»: «В буднях великих строек...» Я нашел в архиве материалы того времени и подивился количеству лопат: их завезли на народную стройку сто тысяч штук. И это к десятку тысяч лошадей, двум с половиной тысячам пароконных подвод и пяти с половиной тысячам грабарок (как я понимаю, это такая тележка с плетеным коробом).
Сразу после войны тем же методом и почти в такие же сроки на месте слияния Афипса и Кубани построили Шапсугское водохранилище. Но все это были полумеры, поскольку главная атакующая сила - Кубань, набирая свирепость в горах Центрального Кавказа, несла основные объемы паводка. К нему подступиться не могли даже большевики, со всем их решительным радикализмом, несметным количеством лопат и дармовой рабочей силой, готовой с утра до вечера ударно трудиться под революционные песни.
Нужна была другая техническая основа, иные ресурсные возможности. Сколько ни бодри себя «Маршем энтузиастов», а в крае как был, так и оставался десяток экскаваторов, причем сильно напоминавших паровоз в период его изобретения. И хотя большие пространства заливало почти каждый год, тем не менее «рисовая» тема и тогда звучала приоритетно. Как говорится, одно писали, совсем другое имели в уме. В уме всегда был рис. Его в стране катастрофически не хватало, особенно до войны. Завозить со стороны не могли по главной причине: Сталин категорически был против импорта того, что проедалось. Покупали только машины, механизмы, технологии - все то, что могло служить обороне страны. Рис в ту номенклатуру не входил. Да и покупать было негде: ближайший рисосеющий район, миллиардный Китай, сам тогда голодал, выдавая на едока по пригоршне вареного риса в сутки. Рисовая каша только маленьким детям и много реже больным - такова была тогдашняя продовольственная стратегия СССР. В том же 1940 году 12 марта в Краснодаре состоялась III краевая партийная конференция, принявшая решение о строительстве Тщикского и Шапсугского водохранилищ. И доклад, и выступления делегатов, естественно, были исполнены глубокой преданности Иосифу Виссарионовичу Сталину, который потребовал расширения посевных площадей под рис. На трибуну вышел председатель краевой плановой комиссии Артемий Шлихтер, член ВКП(б) с семнадцати лет.
Любопытная деталь: он был сыном одного из старейших партийцев (с 1891 г.) - Александра Григорьевича Шлихтера, который преотлично понимал продовольственные проблемы, поскольку в первом советском правительстве был народным комиссаром по земельным и продовольственным делам. Помимо этого, Александр Шлихтер являлся близким к Ленину человеком: тот хорошо его знал еще по дореволюционной работе.
Естественно, это создавало определенный ореол вокруг личности сына, однако он и сам был непростой человек: воевал в Гражданскую войну пулеметчиком, окончил институт красной профессуры, с 1933 года по 1940 год сменил семь мест работы (всякий раз направляла партия на «прорыв»), пока не оказался в Краснодаре, вначале управляющим трестом «Росглавхлеб», потом председателем крайплана.
Я его так подробно представляю, поскольку именно он в концентрированном виде нарисовал картину, которую желали бы видеть все участники конференции…
- Товарищи! - говорил он громко, чтобы слышал весь зал (микрофонов-то не было). Мы могли бы разрешить для Советского Союза вопрос с рисом. С рисовыми площадями по стране за последнее время произошло интересное явление. Если в 1913 году под рисом в России было 270 тысяч гектаров, то в 1939 году рис занимает площадь 160 тысяч гектаров, так как хлопок в Средней Азии вытеснил рис. Я считаю, что мы имеем все возможности превратить Краснодарский край в основную или одну из основных рисоводческих баз Советского Союза, доведя за счет освоения плавневых и пойменных земель посевы риса до 100 тысяч гектаров вместо 8 тысяч гектаров, которые мы имеем сейчас...
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
