Краснодар, 2 февраля – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
Владимир Петрович пребывал тогда в большой силе. Ко мне он, в принципе, относился неплохо, как относится строгий и взыскательный батяня к неразумным детишкам.
Работая помощником Медунова, он находился с ним не только в служебной близости, наверняка оказывал какие-то другие, особо ценимые услуги. Но вместе с тем Голянов ностальгировал по тому времени, когда мы, молодые и веселые ребята, трудились под его началом. Он считал себя нашим наставником (что так и было) и искренне огорчался из-за наших некоторых неразумных выходок, хотя с другими был бескомпромиссен и жесток, особенно с теми, кого не любил (а не любил он многих).
Когда скончалась его мать, скромная учительница начальных классов, он устроил ей пышные похороны, а в тесном центре городского кладбища для нее было выделено просторное место, где больше никого не хоронили. Были сделаны специальные подходы к могиле, увенчанной величественным памятником, на полированной огромной гранитной плите пригорюнившись сидела бронзовая старушка. Специальное освещение день и ночь озаряло бабушку жутковатой для этих мест люминесценцией, и голубые ели пушистым частоколом окружали неприступное для других покойников место... Конечно, по этому поводу возмущенные граждане сообщали куда следует, анонимщики буквально извелись, да кто их, сердешных, слушал! Человек был при силе, с ним многие искали дружбы и льстили бесконечно.
Эх, знать бы Владимиру Петровичу, как сурово обойдется жизнь с ним самим! После снятия Медунова, походя сброшенный за борт и всеми отторгнутый, он окажется в мелкой должности на птицефабрике загородного поселка, где будет существовать в качестве «приживала», что-то вроде слуги при директоре, хлебосольном и тучном до безобразия Викторе Тарасовиче Васильченко, а потом неслышно скончается в полной безвестности и, судя по рассказам, в горьком одиночестве и большой нужде. Виктора Тарасовича, отдавшего фабрике всю жизнь и погибающего от склероза, тоже потом изгонят «хищники» новой экономической формации и гусей его любимых «порежут», как обезумевшая от жадности стая голодных лисованов.
Согласно отечественной логике, судьбу и Голянова, и Васильченко решали уже другие «кадры», но столь же холодно, рассудочно и безжалостно, а может быть, даже еще похлеще, опять же в назидание кому-то. Назидать у нас, слава Богу, всегда есть кого!
Миллион тонн «алых роз»
Прочитал последние главы и пришел в ужас: что это я все о покойниках! Давайте-ка лучше расскажу о живом, а самым живым делом в то время была борьба за миллион тонн кубанского риса. Вот уж где была масса вранья, экономических нелепостей, политического лукавства и стремления подогнать исторические события под текущий идеологический момент...
- Сергей Федорович, - спрашиваю я Медунова, - так был ли все-таки миллион тонн кубанского риса?
Он молча поворачивается к книжной полке и сразу находит небольшую книжицу под названием «Развитие сельского хозяйства Краснодарского края за 1970-1983 годы». Видимо, не раз отвечал на этот вопрос и аргументы всегда держит под рукой.
- Это краевой статистический сборник, - говорит Сергей Федорович, положив руку на обложку. - Заметь, выпущен в 1984 году, то есть через три года, как я уехал из края... Открываем его на сто шестой странице... Вот, как раз то, что нам надо, - рассуждает он вслух, - читаем: валовой сбор основных сельскохозяйственных культур во всех категориях хозяйств... Так, находим: рис, тысяча девятьсот восьмидесятый год, собрано один миллион девяносто тысяч тонн... Вот тебе ответ на твой вопрос! Хотя собрано было чуть больше, где-то порядка миллиона ста пятидесяти тысяч тонн... Ты обрати внимание на другую вещь: за десять лет урожай риса почти утроен - в семидесятом году в крае собрали всего триста восемьдесят девять тысяч тонн. Ты где-нибудь видел такую динамику роста производства сельхозкультур? Мы в то время решили колоссальную государственную задачу - практически полностью обеспечили страну рисовым зерном...
- Да, - сказал я, заглядывая в тот же справочник, - но на следующий год собрали на триста тысяч тонн меньше, и уже почти никогда выше семисот пятидесяти тысяч тонн не подымались.
- Правильно, - охотно согласился Медунов, - во-первых, в тот год надо было компенсировать острейший дефицит зерна в стране, а во-вторых, мы обязаны были проверить свои резервные продовольственные возможности. Знаешь, как новую машину испытывают на максимальных оборотах? Аж трясется, бедная! Я помню, в Липецке во время войны поменяют на ремонтном самолете двигатели - и гоняют их всю ночь на повышенных оборотах. Зато потом летишь спокойно, уверен, что машина способна выдержать нагрузки. Вот и мы тогда проверили созданный рисосеющий индустриальный комплекс в максимальном режиме и получили обнадеживающий результат. И правильно сделали! - я снова увидел уверенного в себе громогласного Медунова. - Работали в очень напряженном ритме, но задачу, поставленную ЦК КПСС, выполнили с честью и без всяких приписок...
Я недоверчиво хмыкнул. Медунов это заметил:
- Ты думаешь, в ЦК дураки сидели? Так тебе и позволили «рисовать» цифры по своему усмотрению. После Хрущева была снова создана система контроля, разрушенная им. Конечно, до сталинской ей было далеко, но лапшу на уши повесить было очень трудно, если не сказать - невозможно.
- Все, что здесь зафиксировано, - он покачал в воздухе книжицей, - прошло тройной контроль, и за каждую цифру статуправление отвечало головой...
Знаешь, при Хрущеве появилось много всяческих дутых инициатив. Одну из них я помню очень хорошо. Было это дело в Рязанской области. Вдруг Рязань, которая ничем и никогда не блистала, выходит во всесоюзные лидеры по производству молока. Читаю статсводку - глазам не верю! Выпуск животного масла вырос за год в разы, словно коровы превратились в мамонтов. Первым секретарем там был Ларионов, имя-отчество сейчас не помню, но такой кряжистый мужик с лысой и блестящей, как шар, головой. На всех совещаниях Хрущев его превозносит до небес, сажает рядом с собой. Рязанские животноводы гремят по всей стране. Ларионову - Героя само собой, в Москву предлагают перебраться на высокую должность.
Хрущев как-то рассказывает с трибуны: «Вот Ларионову предложили в столицу министром, а он отказался: хочу, говорит, в Рязани поработать. И правильно - вот какие люди у нас сегодня есть в провинции!»
А потом выяснилось: приказал Ларионов скупить все масло в городских магазинах и по второму, а то и по третьему разу сдавать его как произведенное на фермах. Очковтирательство жуткое, конфуз на всю страну! В конце концов шепотом передают: покончил с собой Ларионов... А этот, как его? - Сергей Федорович постучал в забывчивости пальцем по лбу... - О господи! Не могу вспомнить фамилию... Ну, был министром сельского хозяйства СССР... Вспомнил, Воловченко! Облетает однажды Хрущев на самолете одну из центральных областей - не то Орловскую, не то Курскую, а может быть, Липецкую - не помню сейчас, осматривает сверху состояние посевов В самолете, само собой, свита из работников центра и местных...
- Что за поля? - спрашивает Хрущев у министра сельского хозяйства Владимира Владимировича Мацкевича (я его впоследствии хорошо знал, очень толковый и знающий был специалист и руководитель). Тот посмотрел и честно говорит:
- Я не знаю!
Ну откуда министру знать, над каким полем в Курской области сейчас пролетает самолет! А из-за его плеча кто-то услужливо отвечает, что это поля, ну, скажем, колхоза «Путь Ильича». Ладно, летят дальше. Опять вопрос Мацкевичу: а это чьи поля? Отвечает все тот же голос из-за спины:
- Это, Никита Сергеевич, поля совхоза «Социалистический».
- А ну поди сюда! - приказывает Хрущев. - Докладывай ты, раз он ничего не знает!..
Кончилось тем, что Хрущев здесь же, в самолете, Мацкевича с должности снял, а на его место поставил Воловченко, того самого «знатока», который бойко отвечал на его вопросы. А отвечал он только потому, что много лет был директором местного совхоза, знал районные условия, схему расположения хозяйств, угодий...
После этого Мацкевича погнали на целину и стал он председателем Целиноградского облисполкома, а уже потом, когда Хрущева освободили, его снова вернули в Москву на министерское место... Воловченко мучился сам и мучил других. Так вот к чему я: при Брежневе была создана довольно взыскательная система проверок. Тот же самый Мацкевич мне не раз говорил: «Нам, Сергей Федорович, урожая на бумаге не надо, нам нужно зерно в бункере да в амбаре...» Спрашивали строго и миллион этот перевесили не один раз. В 1966 году в Краснодарский край приехали Брежнев и Косыгин. Сопровождал их в поездке только что назначенный первый секретарь крайкома партии Григорий Сергеевич Золотухин. Он прибыл из Тамбова, сменив улыбчивого, всегда тщательно отутюженного, со сверкающей ухоженной лысинкой Георгия Ивановича Воробьева, и в сравнении с ним производил впечатление настоящего «тамбовского волка», всегда сумрачный, с огромным перекошенным ртом на крупном угловатом лице, с неизменно дымящейся папиросой в большущей руке. Его смертельно забоялись сразу. Золотухин говорил мало, но весомо, пытливо уставив на собеседника небольшие пронзительные глаза. Казалось, что он буравил ими насковозь...
Рядом с ним был в то время председатель крайисполкома Иван Ефимович Рязанов, крупный горластый мужчина, из бывших военных летчиков, уверенный в себе и во всем, что он делал.
Я думаю, Брежнев своим тогдашним визитом хотел подчеркнуть, что Золотухин - человек его круга, тем более что сам Леонид Ильич в то время только начинал укреплять позиции и широко демонстрировал свое главное оружие в борьбе за власть: доброжелательность и простоту общения. Это особенно эффектно выглядело на фоне непредсказуемого, а в последнее время почти всегда раздраженного Хрущева, по любому поводу грозившего кулаком.
На фотографиях, которые были сделаны во время тогдашнего кубанского визита, Леонид Ильич широко улыбался, и все вокруг улыбались, даже всегда сумрачный Алексей Николаевич Косыгин тоже добродушно хмыкал.
Скажу откровенно, с Брежневым тогда страна связывала большие надежды, и главным образом - в повышении уровня жизни. Уж больно скудно мы жили при Хрущеве, а очень хотелось жить получше: иметь свою квартиру с мебелью, ездить на личном транспорте (автомашина для большинства граждан была недосягаемой мечтой!). Так вот, Леонид Ильич такую надежду народу дал. Впервые об автомобиле «Жигули» я, например, услышал именно от него во время того приезда на Кубань. Было это в совхозе «Красноармейский», в хозяйстве знаменитого Алексея Исаевича Майстренко. Брежнев стоял, вольно облокотившись на дверцу правительственной «Чайки», и рассказывал обступившим его зажиточным местным механизаторам, что жажду их неуемную на собственные автомобили скоро можно будет удовлетворить:
- Мы у итальянцев собираемся купить, да практически уже купили большой завод по выпуску легковых автомобилей, - рассказывал Леонид Ильич, и глаза у всех, в том числе и у меня, стали плотоядно сверкать. Собственная автомашина - это была светлая мечта миллионов советских тружеников, сравнимая, пожалуй, только с мечтой о наступлении коммунизма, поскольку многие считали, что это и будет коммунизм.
Кто-то из толпы выкрикнул:
- А сколько стоить будет такой автомобиль?
Брежнев подумал, посмотрел на безмолвного Косыгина и сказал:
- Я думаю, где-то между ценой «Запорожца» и «Москвича».
Толпа радостно загудела, особенно после того, как Брежнев подчеркнул, что машин таких мы будем выпускать «море» - почти миллион штук в год.
- А нельзя ли, Леонид Ильич, построить такой завод на Кубани? - спросил Майстренко.
- Да вряд ли! Скорее всего, мы соорудим его где-нибудь на Волге. Вот правительство, - Брежнев дружески дотронулся до плеча Косыгина, - настаивает именно на волжском варианте. Так ли, Алексей Николаевич?
- Совершенно верно, Леонид Ильич! - Косыгин сделал короткую паузу, наклонил голову, словно обдумывая ответ, а потом сказал, четко отделяя слова друг от друга:
- С точки зрения экономики это самое разумное решение. В Средне-Волжском промышленном регионе уже сосредоточено крупное машиностроение, в том числе и автомобилестроение, есть мощная энергетика, удобные транспортные схемы, прежде всего водные, неподалеку металлургические гиганты Липецка и Магнитогорска, имеются уже подготовленные кадры, - Косыгин сдержанно улыбнулся.
- А Кубань пусть будет житницей России... Скорее всего мы разместим этот завод недалеко от Куйбышева, возле волжского города Ставрополя (потом его переименовали в Тольятти - В. Р.). Там сейчас уже идет предварительная рекогносцировка...
- Копите деньги, строить будем быстро! - шутливо добавил Брежнев. - Стране нужен серьезный товарооборот, а народу нужны автомобили. Я вот и сам, - Леонид Ильич похлопал рукой по крылу «Чайки», - большой любитель!
Потом вечером, захлебываясь, я рассказывал друзьям о своих впечатлениях, о том, что скоро все мы будем ездить на легковых автомобилях (хотя никаких денежных видов у нас на это дело не было), какой замечательный руководитель Леонид Ильич, как все-таки здорово, что нагнали этого болтуна Хрущева, и прочее в том же духе, и еще говорил что-то восторженное, замешенное на ожиданиях хорошей жизни, которая сводилась у большинства советских людей к отдельной квартире и (как вершина благополучия!) своей автомашине. Но надо подчеркнуть, это были не пустопорожние разговоры, а вполне реальные планы: лично у меня квартира (правда, кооперативная) появилась через два года, а еще через шесть лет я заимел столь волнующе пахнущий новенький автомобиль ВАЗ-2101.
Волшебное, скажу я вам, братцы, было время!
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
