Краснодар, 1 декабря – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.

Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.

Продолжение. Начало в № 32 (535) 

Но картину нашего равнодушия сильно смазывали три ветерана из народного контроля: два деда и пожилая женщина, несмотря на жару, одетая в теплую вязаную кофту. 

Они, напротив, были полны энергии и желания вывести всех на чистую воду. Женщина, худая, с впалой грудью, поджатыми сухими губами и презрительным выражением на лице, все свои рассуждения начинала с фразы:

 - Как представитель общественности, я хотела бы знать... и так далее.

 Один из дедов был добродушный, с ласковыми водянистыми глазами, зато другой, с орденской планкой на ситцевой рубахе и с длинной морщинистой шеей, был просто воплощением стариковского озлобления. Он с ненавистью смотрел на постройки и говорил, обращаясь к добродушному: 

- Вот видишь, к чему приводит, понимаешь, твое соглашательство... Партия наша что? Ослепла? Не видит, что творится? Да за такие вещи мы в двадцатом году контру в расход пускали. Не-е-ет, - тянул он со значением, - кулачье снова голову подымает, понимаешь! 

- Тут, Вавилыч... разбираться надо, - бурчал добродушный дед. 

- А чего тут разбираться! - кипятился Вавилыч, у которого и имя, как потом выяснилось, оказалось подходящее, Сапсан. 

- Я думаю, товарищи, Сапсан Вавилович не совсем прав, - встряла в разговор общественница. - Партия наша, так сказать, категорически против необоснованных репрессий, но очиститься от людей, как-то запятнавших себя стремлением к обогащению, надо давно... И, как показывают материалы нашего комитета, - задача эта более чем актуальная... Так сказать... 

- Да какое тут обогащение! - подал вдруг голос мрачный участковый. - Построил человек хатку, так что ж, его за это надо в расход пускать? 

- Это что? Вот это хатка? - взвился соколом Сапсан. - Или вот это? - он ткнул сухим пальцем по направлению нарядного чистенького домика с умытыми окнами и с высокой двускатной крышей. 

Остальные члены комиссии молчали. Мужики из отдела архитектуры дымили, как два паровоза в сцепе. Толстая женщина-садовод тяжело вздохнула. Я знал, что ее саму таскают в прокуратуру за построенный дом (по дороге она мне жаловалась). Забыл сказать, что шли мы по совершенно обезлюдевшему дачному массиву. Вокруг не было ни единой души. 

- А где ж народ? - спросил добродушный дед. 

- Где, где! Разбежался в страхе... - ответил участковый. 

- Вот видишь, чует кошка, чье мясо съела! - Сапсан вел себя как овчарка-ищейка, которую пустили по свежему следу. Время от времени он промокал лысину платком и глотал какие-то таблетки. 

И тут мы все услышали, как в звенящую тишину летнего полдня вплелось далекое пение. 

- А ну пойдем посмотрим, кому там весело! - сказал Сапсан, и мы покорно двинулись вслед за ним в глубину тенистых улочек. 

Пели два мужских голоса в доме, который всеми своими стенами, углами, а главное, размерами, свидетельствовал о полном пренебрежении к постановлениям партии и правительства. 

Это был замечательно просторный дом о двух полномасштабных этажах, из красивого точеного силикатного кирпича, с сияющей на солнце оцинкованной крышей - не дом, а рождественский пряник. На втором этаже - маленький балкончик из резного металла с выходом на улицу. Из его открытой двери и неслось громкое, но нестройное пение двух мужских голосов. 

- Наутро приплыли два трупа... - самозабвенно выводили певцы. 

Сапсан Вавилович стал стучать кулаком в железные ворота и сипло кричать, нацелившись искаженным ртом в распахнутые балконные двери: 

- Хозяин! Хозяин! 

И вдруг я вижу: выходит на балкон собственной персоной мой дорогой Виктор Яковлевич Каверин. Батюшки светы! В полуспущенных цветных трусах, с полотенцем на голове, в чрезвычайно благодушном и крепко выпившем состоянии. Увидев внизу нашу пеструю группу, он с минуту держал на лице первородное изумление, но, заметив весьма декольтированных девиц («прожектористку» и стажерку из прокуратуры), расплылся в широкой улыбке и радостно стал звать к себе другого певца: 

- Баграт! Иди скорее сюда... Девочки пришли! 

На балконе появился, и тоже в одних трусах, усатый, толстый, сияющий от благодушия пожилой армянин. 

- Вай! - вскричал он, восторженно воздевая руки. 

- Вай! Дэвочек нэмэдленно сюда... Нэ-мэд-лен-но к столу! - Прекратите паясничать! - пронзительно закричала общественница. - Мы - комиссия райкома партии, проверяем законность вашей постройки. Оденьтесь сейчас же и предъявите документы на дом и все остальное... 

- Старуха, умолкни навсегда! - загремел сверху Виктор Яковлевич. - Свободна! Я тебя отпускаю... Девчонки, идите к нам, попоем, повеселимся... 

Сапсан стал с грохотом кидаться на ворота и яростно брызгать слюной:

 - Безобразник! Немедленно предъявите документы... Заоскорбление при исполнении пойдете под суд... 

Услышав про суд, Виктор Яковлевич и Баграт замолчали и с проясняющим для себя интересом стали рассматривать беснующегося внизу Сапсана Вавилыча. 

- Ты кто? - недоуменно спросил Баграт. 

- Я вам не «ты»! - снова закричал Сапсан. - Немедленно предъявите документы на все строения, иначе будете подвергнуты принудительному задержанию... 

Тут я заметил, что участковый тихо исчез в тени деревьев, не приняв никакого участия в разраставшемся конфликте. 

Я тоже, признаюсь, чтобы не быть узнанным, подался в другую сторону, под густую ореховую крону. 

- Слушай, ты, старый и поганый козлище! - тихо, но угрожающе начал Виктор Яковлевич. - Ты сюда приперся, чтобы испортить заслуженный отдых двум героям войны? Так, что ли? 

Вдруг его лицо приобрело багровое свечение, и, перейдя на громовое фортиссимо, он оглушительно заорал: 

- Документ тебе надо показать? Вот тебе мой документ, вместе с гербовой печатью... - и, круто развернувшись, Виктор Яковлевич снял трусы и показал всем нам свой внушительный, отлитый из прекрасного материала, в расчесах от комариных укусов, голый зад. Показал и еще похлопал по нему пятерней, чтобы мы внимательно рассмотрели... 

Девки, давясь в истерическом хохоте, повалились в траву. Толстая женщина-садовод ойкнула и натянула на глаза косынку. Мужики выронили папиросы и замерли с открытыми ртами. Общественница возмущенно визжала нечленораздельное, а Сапсан без малого не рехнулся: так с ним, видимо, еще никто не поступал. 

Наконец Виктор Яковлевич разогнулся и пригласил к оскорбительным действиям Баграта, но в том взыграл настоящий кавказский характер, и сверху, с ажурного балкончика, совсем как величественный испанский пэдро, он сказал Сапсану глубоким баритоном: 

- Пасмотри, какой замечательный день ты испортил, старий и глюпый чэловек... Тьфу на тэбя! Витя, дарагой, пашли в дом, будэм пить вино и пэть пэсни... Дэвочки, прощайте! У-у-у, маи красавыцы... 

И он двумя руками послал вниз воздушный поцелуй. Друзья удалились в дом и почти тотчас через распахнутую дверь снова зазвучало: 

...В та-кую шальну-ую пого-оду 

Нельзя доверя-аться волна-ам... 

Сапсана еле угомонили. Участковый категорически отказался применять силу, сказав, что это были два заслуженных ветерана войны, один даже (наверняка не Виктор Яковлевич) чуть ли не Герой Советского Союза, к тому же тяжелораненый и, судя по рассказам, сильно контуженный. 

- Ну и что! - возмущался Сапсан. - Я тоже больной и контуженый! - Он горстями кидал в рот таблетки. Толстая женщина накапала ему корвалол, и после этого он замолчал и только тяжело дышал, как загнанная лошадь. 

Наверное, не стоит объяснять, что Виктору Яковлевичу и на этот раз все сошло с рук... 

А вот у Тарады было много хуже, несмотря на то что он сильно старался у властей заслужить прощение. 

Следствие по его делу шло довольно долго, вела его Генеральная прокуратура. Рассказывают, у Тарады была большая конторская тетрадь, куда он заносил все свои «воспоминания о прошлом»: фамилии тех, кто давал ему взятки, даты, когда это происходило, при каких обстоятельствах, вплоть до погоды в тот день. У него действительно была сильная память, и следователю оставалось только записывать чистосердечные монологи Тарады и после этого выписывать постановления на очередные аресты. 

Около четырехсот человек оказались по милости Тарады за решеткой. Многих он буквально вынудил давать ему взятки. 

Наконец пришел тот день, когда следователь по особо важным делам поздравил себя и Анатолия Григорьевича с успешным завершением следственных действий и сказал, что дело скоро пойдет в суд. 

- Не спешите, - улыбнулся Тарада, - до сих пор я рассказывал вам о тех, кто мне давал взятки, а впереди у нас еще рассказ о тех, кому я давал, - он похлопал по своей «заветной» тетради, - и вы убедитесь, что он еще более интересен. Там есть чему поудивляться... 

- Да-а? - задумчиво ухмыльнулся следователь. - Ну что ж, посмотрим, посмотрим... - добавил он неопределенно. - Дайте вашу тетрадку, я ее вечерком на досуге полистаю... А утром следующего дня Анатолия Григорьевича Тараду, всегда кичившегося отменным здоровьем, нашли в камере мертвым. «Сердечная недостаточность», - написали в свидетельстве о смерти. А раз человек умер до суда, то никаких правовых действий в отношении его совершать уже не пришлось: ни конфисковать имущество, ни изымать ценности из предварительно описанного, а самое главное - нельзя даже назвать преступником. 

Впоследствии мне рассказывал заместитель председателя Приморско-Ахтарского райисполкома, как однажды в воскресенье в пожарном порядке его вызвали на работу. 

В приемной сидели несколько незнакомых молчаливых мужчин и моложавая женщина в черном платье со скорбным измученным лицом. 

Один из мужчин (старший по возрасту) зашел с зампредом в кабинет, плотно закрыл за собой дверь и представился полковником КГБ из Москвы. 

- У меня есть поручение произвести сегодня на местном кладбище захоронение известного вам гражданина Тарады Анатолия Григорьевича... 

- А покойный где? - в недоумении спросил зампред. 

Полковник усмехнулся: 

- Не беспокойтесь! - он положил руку на кейс. 

- Вот здесь... урна с прахом... - и, опережая следующий вопрос, сказал: - Женщина в приемной - жена его... На кладбище, кроме максимум двух служителей, никого не допускать... Дело, сами понимаете, должно пройти без лишней огласки... 

Тараду похоронили рядом с отцом. Просверлили в песчаной земле дырку. Седой полковник открыл кейс, достал стальной пенал и молча подал женщине. Она с минуту стояла, невидяще глядя в темное бездонное отверстие, а потом, опустившись на колени, безмолвно зарыдала, сотрясаясь всем телом. Чекисты отвели глаза. Пенал скользнул из рук и бесшумно провалился в черную глотку странной могилы... Так и хочется воскликнуть: «Вот и вся жизнь, господа хорошие! Вот и все ваши устремления к счастливому благополучию!» 


Если в кране нет воды..

Событие, о котором Сергей Федорович всегда любил вспоминать, - приезд Брежнева в Новороссийск в сентябре 1974 года, когда тот вручал городу «Золотую Звезду». Я думаю, что это был звездный час самого Медунова. Заполучить главу государства, как говорится, на свою территорию, а тем более по высокочтимому поводу, мечтали и мечтают все региональные лидеры. Сергей Федорович осуществил эту мечту по полной программе. Торжества в Новороссийске превратились в громкое общегосударственное событие, в первополосную новость для всех советских средств массовой информации. На снимках, которыми были полны газеты, рядом с Брежневым везде стоял сияющий Сергей Федорович. На городском стадионе в Новороссийске проходили основные торжества. Сергей Федорович держал большую речь, набитую цифрами достижений кубанцев на благо любимой Родины, делая основной упор на зерновое хозяйство. Вдруг Леонид Ильич подошел к микрофону и, наклонившись из-за спины Медунова, неожиданно сказал: - Булочки из кубанской пшеницы очень вкусные! 

Стадион взревел от счастья. Брежнев направился было на место, но не тут-то было! Медунов изловил его и, крепко прижав к себе одной рукой драгоценного гостя (другой держал листочки с речью, чтобы не разлетелись по ветру), звучно облобызал и только тогда выпустил. 

- Высочайшая оценка труда кубанцев, - загремело из громкоговорителей, - заставляет нас, дорогой Леонид Ильич, утроить свои усилия по развитию сельского хозяйства! 

Надо отдать должное, любую подобную ситуацию Сергей Федорович использовал максимально полно. Он тут же пообещал увеличить производство пшеницы, кукурузы, мяса, молока, яиц и особенно риса до астрономических высот. 

Вообще это всегда был сильный ход. Даже искушенный Иосиф Виссарионович на него попадался. Когда в конце лета сорок первого года на фронте сложилась крайне тяжелая обстановка и многие военачальники дрогнули, Сталин лихорадочно искал людей, способных переломить ситуацию. В одну из трагических августовских ночей у себя, в кремлевском кабинете, он принимал генерала Еременко, рекомендуемого на командование фронтом. 

- Спасибо за доверие, товарищ Сталин! - непривычно для этого периода бодро и весело говорил Еременко. - Я германца еще в первую империалистическую бил в крест, в душу, в бога-мать... И сейчас буду бить нещадно! Когда Еременко уходил, Сталин посмотрел ему вслед и с тихим удовлетворением сказал: 

- Вот такие люди нам сейчас нужны, - и повторил, словно про себя, - очень нужны! 

И совсем не горе, что ровно через неделю тот же Еременко по кукурузе, в носках и кальсонах, убегал от немецких танков, внезапно прорвавшихся прямо к штабу фронта. Главное было сделано: в памяти и душе Верховного посеяно первичное впечатление о нем как о решительном и волевом человеке. 

Продолжение следует



За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте»«Одноклассниках» и на YouTube