Краснодар, 10 ноября – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
Дядя был на седьмом небе от счастья. Еще бы! Все его рассказы о военном прошлом, в которые, честно говоря, не многие верили, каюсь, в том числе и мы, приобретали реальное героическое звучание, и в глазах местной патриотической общественности он сразу превратился в заметную фигуру. Его стали приглашать на телевидение, к нему однажды приехали два писателя, которые готовили книгу об украинском подполье, к нему наведывались красные следопыты, а однажды произошел вообще невероятный случай: будучи на какой-то ветеранской встрече в Москве, он зашел в Музей Советской армии, где в одной из экспозиций увидел знамя своего родного, добитого еще в августе 1941 года под городом Ржищев, что на Киевщине, 608- го стрелкового полка. Знамя, оказывается, нашли через много лет после войны случайно, оно было где-то спрятано. Владимир Иванович побежал в дирекцию музея и потом долго переписывался с его сотрудниками, восстанавливая историю полка, одного из немногих, которые, приняв на себя первые и самые мощные удары немцев, стояли насмерть и, будучи в конце концов разгромленными, не потеряли главную святыню - знамя. В те времена это имело еще общественное звучание, и Владимир Иванович радовался всему как дитя.
Времена «дедушки Андро»
Вспоминая события того времени, я все чаще прихожу к выводу, что общество тогда не просто разлагалось, а разлагалось стремительно, подчас ураганно, вовлекая в водоворот всех, кто мог что-то урвать. А тот, кто не мог (точнее, не имел возможности), стремился к тому же, завидуя и проклиная тех, кто уже толпился у «кормушки».
Распределительная система была той колеей, по которой страна неуклонно сползала в бездну махровой безнравственности и диктатуры экономических нелепостей. Секретари райкомов партии делили легковые автомобили для розничной продажи, как в годы войны Верховный главнокомандующий распределял танки и самолеты фронтам, с одной только разницей, что за каждую такую автомашину секретарь мог что-то, как говорили тогда, получить сверху. Соблазн этот был столь велик, что рано или поздно в этой всесильной и, как казалось, идейно непоколебимой среде стали появляться (а при таких условиях и должны были появиться) Тарады, Карнауховы и прочие воры-мошенники, стремившиеся товарный дефицит обратить в личную выгоду.
Пришедший к власти в ноябре 1982 года Юрий Владимирович Андропов в силу исчерпывающей информированности об отчаянном положении дел в стране (двадцать лет в должности председателя КГБ - это что-то значит!) попытался остановить процесс разложения государственной системы привычными методами - радикальными репрессиями. Но покатившиеся по стране громкие судебные процессы практически ничего не изменили. От того, что блага стали делить строже и, как тогда казалось, справедливее (от каждого по способности, каждому по труду), лучше не стало. На прилавках по-прежнему было полупусто, а торговля привлекательными вещами продолжала идти через подвалы и задние двери, как всегда, выводя «торгашей» в привилегированный, «блатной» класс.
Производительность труда, общественную и трудовую дисциплину «дедушка Андро» хотел поднять исключительно полицейскими методами. В итоге дело доходило до трагикомичных ситуаций...
Однажды ко мне на работу заехал давний приятель из Выселковского района. Полдень был жаркий, душный, и он предложил пообедать в ресторане:
- Окрошки до смерти хочется! - мечтательно объяснил Василий.
Я тут же представил себе красивую ресторанную тарелку, просторную и глубокую, до краев наполненную холодной окрошкой с домашней сметанкой и весенней редиской, плотненькой такой, хрустящей на зубах, с кусочками твердокопченой колбаски, на ледяном домашнем квасе, бьющем в нос острой отрезвляющей кислинкой. А если крохотную рюмочку под это самое! Ну что, уговорил я вас? Вот так и меня тогда!
Время близилось к обеду, и из подвального помещения, где находилась наша исполкомовская столовая, привычно несло сизым кислым угаром. Там на здоровенных промасленных противнях жарили общепитовского минтая, которого обычно подавали с армейской перловкой и переквашенной капустой. По коридорам неслись стандартные ароматы ведомственной едальни, напоминавшие запахи ротной сушилки в период осенних учений.
- A-а! - потерянно махнул я рукой в пользу окрошки. - Едем!
И мы помчались! Должен сразу признаться, меня предупреждали, и не раз, что времена наступили тревожные. Нескольких наших исполкомовских дам, вечных странниц по очередям, уже однажды выловили и под усиленным конвоем доставили на рабочее место. Тогда было много покаянного бабьего плача и высокого гражданского гнева администрации, пригрозившей всем, что шутить впредь не будет.
И все-таки мы с Василием испытываем судьбу - едем! Едем на другой конец города, на ипподром, где в ресторане подают замечательную окрошку, а к ней горячие пшеничные калачи с марципаном. Там прохладный ветерок крутит прозрачные шторы на распахнутых окнах, там уютно и светло, а главное - покаянно умиротворенно. Там слышен запах свежескошенной травы, поспевающего сена, доносится топот стремительных копыт.
Мы с Василием заняли крахмальный столик, стоящий чуть в стороне, и стали ожидать официанта, который был занят с компанией, обильно обедавшей в центре зала за несколькими сдвинутыми столами. Присмотревшись, я узнал знакомых архитекторов. Они были уже в легком подпитии и радушно просигналили мне ручкой: привет, старина!
Вел стол толстый бородатый мужчина с ироничным самоуверенным голосом. Он говорил с московским выговором и, видимо, что-то смешное, поскольку компания время от времени давилась веселым хохотом и опрокидывала под него очередную стопку (архитекторы, по моим наблюдениям, пьют только водку).
Вдруг дверь резко распахнулась, и в зал вошли несколько молодых крепких людей. Один из них, который был постарше, с ершистым бобриком на голове, в темных очках, вышел чуть вперед и с жесткостью в голосе громко сказал:
- Граждане! Я прошу всех оставаться на своих местах и приготовить документы для проверки! - совсем как Глеб Жеглов в известном сериале о борьбе с бандитизмом.
Компания архитекторов онемела. Мы с приятелем тревожно переглянулись - вот-те и окрошка! Ироничный мужчина враз потерял самоуверенность и отрешенно стал жевать пучок кинзы, медленно перемещая волосатые челюсти. В ресторане установилась гробовая тишина. Официанты замерли там, где были. Только с кухни доносились раздраженные голоса поваров: они, видимо, ссорились.
- Что же делать? - лихорадочно запульсировало в голове. - Это ж надо так по-дурацки влипнуть. Тьфу! А ведь предупреждали умные люди! - с опозданием мучился я, теребя угол крахмальной скатерти. Я представлял себе, какой лакомой добычей станем мы для этих людей: помощник первого заместителя председателя крайисполкома и начальник районного строительного управления в рабочий день - в ресторане, «в то время, когда страна и народ, не жалея сил…» и так далее и тому подобное. Я уже отчетливо видел отвратительную физиономию секретаря нашей парторганизации Чижикова (ему бы в зондеркоманде служить!) и слышал его скрипучий голос:
- Объясните товарищам, как в служебное время вы оказались в ресторане? Что за гулянку и по какому поводу вы там устроили?
Было от чего впасть в уныние. К тому же за мной еще тянулась малоприятная лично-семейная история, по поводу которой меня третий месяц «жевали» на различных партийных инстанциях и не изгоняли с работы только потому, что до полной кондиции «нравственного падения» не хватало самой малости, двух-трех фактов, которые Чижиков усиленно пытался накопать. А тут в руки идет сюжет такой насыщенной колоритности: загородный ипподром, ресторан, рабочий полдень, «страна напрягает силы, а вы!..» О господи!
В крайисполкомовской парторганизации такие «сюжеты» с помощью подручных активистов оформлялись потом в крепкие и назидательные персональные дела. Их «герои» пропускались через многочисленные бюро, парткомы и партсобрания, как отступники престола и отечества сквозь шомпольный строй. Скажу откровенно: я уже чувствовал на спине удары «чижиковских» шпицрутенов. Сейчас возьмут меня за шиворот, и появится недостающий для комплекта факт.
- Вот видишь, Володя! - скажет потом Чижиков с ласковым сожалением, как плачущий крокодил. - Обижаешься на меня, а сам на каждом шагу подводишь парторганизацию...
Молодые люди разделились на две группы по три человека и занялись ближайшими к дверям столиками. За одним из них тут же началась шумная перепалка: то ли у посетителей ресторана не оказалось документов, то ли они не хотели их показывать, но два «сыскаря» с одним из этих людей вышли к машине, где якобы остались паспорта. Эта заминка нас и выручила. Притихшие было архитекторы вдруг резко и дружно встали и быстрым шагом направились на кухню.
- А ну стоять! - с лагерной интонацией заорал старший из «облавщиков». - Я кому сказал - стоять! - он ринулся вслед за убегавшими. А они действительно убегали, несмотря на телесную увесистость, проявляя завидную прыть. Дело в том, что кухня выходила окнами на поле ипподрома, и ребята-архитекторы об этом, видимо, знали. Выпрыгнув сквозь распахнутые окна, они стали разбегаться в разные стороны. Представьте себе картину: впереди, хлопая подтяжками по ягодицам, бегут толстые, пузатые и бородатые мужики, за ними несутся официанты с отчаянными воплями:
- А за стол кто будет платить? Далее топают «сыскари». И все это стремительно передвигается поперед жеребцов по скаковым дорожкам, подымая тучи пыли. Кино, товарищи, в таких случаях снимать надо! Не было б более замечательного «кина» про нашу дурацкую жизнь. Пользуясь суматохой, остальные посетители ресторана начали быстро сматываться, бросая на столы деньги, не считая их.
К нам подошел знакомый официант:
- Давайте, ребята, я вас выведу через подсобку! - и вывел, дай ему Бог долгих лет жизни.
Вернувшись на рабочее место, я еще долго всхлипывал от возбуждения и сосал валидол. Несмотря на весь идиотизм ситуации, дело могло закончиться достаточно скверно.
Через несколько лет, в самом начале антиалкогольной кампании, другого моего приятеля, начальника крупного строительного треста Мишу Семеновича, исключили из партии с шумным пропагандистским треском только за то, что он поздно вечером вышел выпившим на крыльцо своего дома. А выпил Миша стакан водки после ссоры с женой и вышел во двор, чтобы успокоиться.
Мне кажется, ничего русский человек не делает с такой изобретательностью и таким сладостным удовольствием, как гадит друг другу. Особенно когда есть на это высочайшее благословение или повеление.
Где-то в конце семидесятых годов началась кампания по борьбе с «хозяйственным обрастанием». Современному человеку трудно понять, что это такое, а между тем это была цепь очень суровых мероприятий, направленных на борьбу со строительством дач, домов, приобретением автомашин, возведением гаражей и прочего, что, по мнению авторов партийных постановлений на этот счет, отвлекало людей от главного - строительства коммунизма.
На Кубани это ярче всего проявилось в борьбе с так называемыми дачными извращениями (прошу не путать с извращениями на даче)...
- Вы хоть знаете, что это такое было? - нахально спрашиваю я у Сергея Федоровича. Мы сидим у него в Москве, на улице Удальцова, в его большой квартире и беседуем «за жизнь» под бутерброды с салом.
- Ты, Володя, злой человек! Стараешься меня побольней уколоть. Так, что ли? - Медунов мгновенно собирается, и передо мной сидит уже не больной, расслабленный старик, а тот жесткий Медунов, от одного взгляда которого у самых смелых холодело в паховой области.
- Боже упаси, Сергей Федорович! - воздеваю руки. - Я совсем этого не хочу!
- Так вот, я скажу тебе, дорогой мой, если бы мы последовательно боролись со стяжателями, разного рода лихоимцами, подлецами и мерзавцами, то сохранили бы страну в неприкосновенности...
И тут Сергея Федоровича понесло. Он зашел на воображаемую трибуну и стал громко вещать. Правда, объектом его страстного и убедительного монолога на этот раз был только я. Вы заметили, что многие люди, пребывавшие когда-то в большой власти, а потом утерявшие ее не по своей воле, почти никогда не говорят о своих собственных ошибках или ошибочных, а тем более пагубных решениях. Медунов не был исключением. Обладая просторным и цепким умом, колоссальной памятью, энергией, вбитой в него природой, большими познаниями в самых различных областях, он был, тем не менее, чрезвычайно амбициозным, а по этой причине очень самоуверенным человеком.
Я думаю, что, будучи при силе, он отбрасывал любую информацию, которая не вписывалась в его собственные представления о жизни, о ситуациях, объективно складывающихся в обществе, не говоря уже о конкретных людях, как-то или чем-то его не устраивавших. Когда-то Наполеон сказал весьма точные слова о сущности человеческой психологии: «Только две силы управляют поступками людей - личная выгода и страх».
Личная выгода Медунова (вопреки распространенному мнению) состояла не в накоплении имущественного богатства, а в утверждении себя как волевой и могущественной личности, нагоняющей оцепеняющий страх на тех, кто становился на его пути...
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
