Краснодар, 13 октября – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
- По логике вещей, - продолжал я, - он тоже должен был нести ответственность или хотя бы часть ее за упущения, ошибки, злоупотребления, которыми был отмечен этот период. Но получилось все наоборот. С той же скоростью, с которой вы сдвигались с руководящих постов, Георгий Петрович поднимался на олимп, достигнув в конце концов поста секретаря ЦК и кандидата в члены Политбюро. Я лично не встречал нигде даже намека на его критику. Как, по-вашему, можно было достичь такого феномена?
Медунов усмехнулся:
- Это очень нелегкий для меня вопрос, поскольку Разумовский был именно тем человеком, который, может быть, как никто другой, убедил меня в том, что мы воспитали в партии людей, лишенных элементарных человеческих качеств. Я не буду говорить о том, чем он нравился многим, в том числе и мне. Нравился достоинством, выдержкой, правильной речью. Однако все это была искусная ширма, за которой скрывался характер хитрый, холодный, устремленный только к одному - к карьере. Мы, действительно, проработали много лет вместе. Я не помню случая, когда бы он по какому-либо вопросу мне возразил.
- Наверное, это было трудно сделать! - сказал я.
- Да ерунда! Поднимите в архиве материалы заседаний бюро, вы не найдете ни единого возражения Разумовского, хотя других - сколько угодно. Вон Иван Васильевич Калашников, секретарь по селу, возражал часто и очень смело. Более того, Георгий Петрович очень умело обставлял свое подчиненное положение, демонстрировал искреннюю уважительность молодости к опыту. У нас разные вкусы, разные привычки. Я, например, любил охоту, любил посидеть у костра на природе, возле бурлящего котелка, рюмку добрую под уху пропустить. Он, напротив, отдавал предпочтение комфорту. Но если я ехал на охоту, он обязательно приезжал туда. Вижу, мучается, тонкая его душа не принимает того, что называется «пуще неволи». Говорю ему однажды: «Жора, ну что ты себя насилуешь? Езжай домой». - «Да что вы, Сергей Федорович, для меня такое неформальное общение - большая радость».
Когда меня начали травить (а Разумовский знал, что подавляющая часть аргументов - это напраслина чистой воды), я обратился к нему как к секретарю ЦК. Я четыре года - представь себе! - четыре года подряд просил его меня принять и все четыре года получал отказ. Он был пешкой в команде Горбачева, с этой командой и проиграл все. Сейчас, говорят, где-то на подхвате у Борового... Докатился!
- Знаете, Сергей Федорович, вас боялись... - осторожно вставляю я.
- Владимир Викторович, дорогой мой Володя! Власть должны или уважать, или бояться. Любую власть: коммунистическую, демократическую, социалистическую. Иначе наступают анархия, распри, междоусобица, кровь, страдания и крах.
Я не хочу ни перед кем оправдываться! Но я не сломал ни единой праведной судьбы. Если пересчитать мой трудовой стаж на рабочие часы, он будет минимум в полтора раза больше всей моей жизни, а мне без малого восемьдесят. Я хочу задать лишь один вопрос нынешним властям: почему вы с такими ссорами делите то, что построили мы? Считаете, что мы сделали плохо - постройте лучше! Конечно, я человек той системы, я много отдал ей. Меня, как и тысячи таких людей, переделать сложно. Хотя, безусловно, многое сейчас я увидел другими глазами, да и раньше видел, что многое делается не так, что кризисные явления в стране и партии требовали разрешения. Но разве такими методами, как это сделал Горбачев?..
Стоя на автобусной остановке, я еще долго видел темный силуэт, который медленно растворялся в сумерках парковой аллеи. Сергей Федорович Медунов живет скудно и одиноко, как, впрочем, большинство наших стариков.
Метро, завывая на поворотах, уносило нас с проспекта Вернадского на другую окраину Москвы. Мы со спутником молча сидели рядом, погруженные в свои невеселые мысли. Как потом выяснилось, они на удивление оказались одинаковы. Лучше всего их много-много лет назад выразил знатный вельможа из окружения императрицы Анны Иоанновны, воскликнув в сердцах: «Нам, русским, хлеба не надобно, мы друг друга едим и тем сыты!»
Зигзаги судьбы
Через какое-то время я узнал, что, несмотря на горестную расслабленность и старческие слезы, не во всем был искренен Сергей Федорович. Нет, не во всем! Хотя бы в рассказе об исчезнувшем внезапно Погодине. Какие-то важные подробности я узнал позже, когда познакомился с Григорием Ивановичем Василенко, долгое время руководившим Краснодарским краевым управлением КГБ. Генерал Василенко, фронтовик и разведчик, уже в позднем возрасте стал писателем и писал в основном о своем военном и профессиональном прошлом, стараясь придать написанному некий приключенческий характер, где происки врагов против Страны Советов обязательно наказывались.
Я заметил, что все кагэбешники советской школы - люди крайне сдержанные и даже через много лет после окончания службы в органах почти ничего о ней не говорят, во всяком случае - существенного, а когда все-таки заходит об этом разговор, то обходятся общими мифами. Хотя часто уже нет никакой необходимости хранить тайну. Но в загадочном исчезновении Погодина был некий секрет, который старались обходить все, кто так или иначе знал этого человека. На мой вопрос, жив или убит Погодин, Василенко раздумчиво пожевал губами, помолчал, а потом только сказал:
- Скорее жив, чем мертв!
- Это как понимать? - переспросил я.
- А так и понимайте... как я сказал. Погодин исчез практически без следа. Если вы помните, он пропал буквально накануне выборов в краевой Совет народных депутатов. Это было... дай Бог памяти, в августе восемьдесят первого года.
Как первый секретарь горкома партии он, естественно, был кандидатом в депутаты. Я помню, тогда пришлось срочно снимать его кандидатуру с выборов...
Этот разговор с Григорием Ивановичем мы вели после телевизионной передачи, и он тогда, как мне показалось, был расположен к беседе более откровенной, чем всегда. Помешав ложечкой чай, Василенко помолчал и снова слегка усмехнулся каким-то своим мыслям, а потом стал рассказывать:
- Погодин был личностью достаточно сложной, с хорошей деловой хваткой, очень энергичный, внешне сдержанный и крайне властолюбивый. Все, кто общался с ним, отзывались о нем хорошо, отмечая прежде всего его деловые качества и... гостеприимность. Гостей, особенно нужных, он умел принять, проводить: Геленджик ведь город, куда ехали многие известные люди из руководства страной, партией, их жены, дети, друзья... Дружеские застолья, а они у моря всегда очень уместны, часто определяли отношения и на более дальнюю перспективу. Безусловно, Сергей Федорович выделял Погодина среди других. Он чаще с ним общался, особенно на отдыхе. У крайкома и крайисполкома в Геленджике были так называемые дачные квартиры. Там отдыхали в выходные дни в любое время года, чаще, конечно, в теплые дни, секретари крайкома, руководители крайисполкома, их семьи, друзья, родственники. Там устанавливался определенный круг общения. Поэтому Погодин был приближен ко всем, в том числе и к руководителям правоохранительных органов края, которые тоже часто бывали там. Постепенно Геленджик стал тем местом, где в приватных беседах за обеденным столом, за шашлыками на берегу моря, за бильярдом решались или обговаривались весьма важные вопросы. Но у нас уже были сведения, что в Геленджике не все нормально. Директор городского общепита, некая Белла Бородкина, крутила там большие денежные дела и не только входила в ближайшее окружение Погодина, но и была своим человеком в семье секретаря ЦК КПСС и члена Политбюро Федора Давыдовича Кулакова...
- Говорят, когда Кулаков умер, только Медунов и Бородкина получили официальное приглашение на церемонию похорон?.. - спросил я.
- Возможно! Я этого не знаю, точнее, не помню. Знаю только одно, что впоследствии, действительно, были сделаны попытки как-то связать память Федора Давыдовича Кулакова с неблаговидными делами Бородкиной. Но вы не забывайте, что Кулаков умер летом 1978 года, а Бородкина была арестована через несколько лет. Это были как раз те годы, когда она набрала настоящую силу, конечно, в какой-то степени опираясь на свои связи в столичных кругах. Связи у нее были, действительно, серьезные. Вспоминаю такой случай: компания во главе с Бородкиной пирует в одном из загородных домов. И вот ночью, в самый разгар веселья, в дом ворвались грабители в масках и у всех присутствующих, угрожая оружием, вывернули карманы. А люди гуляли такие, при которых были «карманные» деньги совсем не карманных размеров, во всяком случае в понимании обычных людей. Грабители эти деньги забрали. Сейчас не помню сколько, но довольно большую сумму. Слава Богу, никого не тронули и благополучно скрылись. Бородкина пришла в неистовство. Как так! Ее, истинную хозяйку города, посмели тронуть в собственном доме! Нет уж, так вам это не сойдет! Команда была дана такая, что грабителей милиция нашла через короткое время, хотя многие дерзкие преступления в Геленджике в ту пору расследовались годами...
Так вот, чтобы не уходить в сторону от Погодина, скажу: так или иначе, но многие факты свидетельствовали, что первый секретарь горкома практически был подотчетен Бородкиной и ею же финансировался.
- А разве КГБ имело право следить за секретарями горкомов? - снова вклиниваюсь я с вопросом.
- А мы и не следили! Вы говорите верно, оперативно разрабатывать партийных работников органам госбезопасности было запрещено, но поступала косвенная информация, подчас помимо нашей воли, что Погодин уже давно и прочно сидит на крючке у Бородкиной. Там было все: и деньги, и женщины, и пьянки-гулянки, и тесные контакты с сомнительными людьми. Словом, когда КГБ арестовало Бородкину, то Погодин отлично понял, что рано или поздно придут за ним, тем более что Бородкина сразу дала понять, что сидеть на тюремных нарах одной ей резона нет. Сергей Федорович, скажем откровенно, Погодина защищал. Я далек от мысли, что делал он это из неких корыстных побуждений (у нас на этот счет не было никаких данных), а вот попытка увести Погодина от ответственности - была. Причина? Их несколько, но одна из основных - это стремление «судить и казнить», исходя не из требований закона, а из своих собственных понятий о законе. Такая в то время сложилась практика: «Я - главный судья на террито- рии, которой от имени партии руковожу. Захочу - сдам в тюрьму, не захочу - помилую». И никто не вправе был вторгаться на территорию, куда распространяется власть первого секретаря: ни КГБ, ни МВД, ни прокуратура - никто! Вот когда жили не по Закону, а по понятиям! В годы наивысшего взлета Сергей Федорович Медунов был всемогущий человек, и он, к сожалению, далеко не всегда снимал шляпу перед Законом. Но это, кстати, было распространенным явлением во всей стране...
Последняя их встреча проходила не совсем так, как об этом вам рассказал Медунов... - Василенко помолчал и снова усмехнулся, как бы про себя, а потом махнул рукой. - Ладно, дело уже прошлое... Проговорили они тогда долго, несколько часов, о чем, не знаю. Разговор шел в комнате отдыха и до глубокого вечера. В крайкоме уже никого не осталось, кроме дежурных... Погодин из здания вышел один, а Сергей Федорович еще оставался там какое-то время...
- Получается так, что Медунов был последним, кто беседовал с Погодиным? - спросил я.
- Нет! Погодин в тот вечер сделал еще один визит...
- К кому же, интересно?
- Он заехал в Краснодарский горисполком к Валерию Александровичу Самойленко... Они дружили, довольно часто встречались. Вот там и был последний разговор, и оттуда Погодин уехал домой, в Геленджик... Мы впоследствии допрашивали Самойленко, он очень нервничал по этому поводу, а потом сильно обижался на меня, что мы осмелились допросить его. Но наша служба была такая...
- Ну и что же установил допрос?
- Сам факт встречи... Я думаю, что Погодин к тому времени уже все в отношении себя решил, а к Самойленко заехал просто как к человеку, к которому испытывал дружеское благорасположение, заехал, чтобы проститься, хотя Самойленко мог и не подозревать, что это их последняя встреча. Безусловно, никакими своими планами Погодин с Самойленко не делился. Хотя для Валерия Александровича эта связь имела не очень хорошие последствия: его придерживали при служебном продвижении и многие годы сознательно не выпускали с должности первого заместителя председателя горисполкома... И этой же ночью Погодин исчез... Он вернулся в Геленджик, отпустил машину, зашел в свой кабинет, был там какое-то время, оставил на столе все свои личные документы - паспорт, партбилет, служебное удостоверение, а потом вышел на улицу. Последний, кто видел Погодина, был постовой милиционер... Было это где-то в районе Толстого мыса. Мы очень тщательно, я бы сказал, тотально его искали, сразу отрабатывая несколько версий. Ну прежде всего версию убийства...
- А Сергей Федорович что? - спросил я.
- Я лично ему докладывал об итогах поиска практически каждый день... Попутно, в ходе розыскных мероприятий, раскрыли более десятка ранее совершенных преступлений, нашли несколько припрятанных трупов, а вот следов Погодина - никаких...
- Но ведь вы его искали уже как преступника? - спросил я. - Помню, как-то в Сочи возле аэровокзала я видел на стене фотографию Погодина под заголовком «Разыскивается преступник».
- Да, искали как преступника - это верно! - согласился Григорий Иванович. - А он и был преступник! Долгие годы вел двойную жизнь, способствовал масштабным хищениям.
- А Сергей Федорович, как вы думаете, знал о двойной жизни Погодина?
Василенко внимательно, как бы оценивающе посмотрел на меня.
- Знал ли Сергей Федорович? - переспросил он, и снова последовала длинная пауза. Григорий Иванович явно раздумывал, стоит ли углубляться в эту тему. Потом ответил:
- Я думаю, что-то знал. Не все, конечно, но что-то знал. О другом мог догадываться... Вот вы спрашиваете: жив или убит Погодин? Мое личное мнение, что ушел он, а к уходу своему готовился долго и тщательно. Мы прокрутили всю его жизнь, изучили характер. Он фронтовик, прошел немало трудностей, характер имел волевой, твердый, взять на испуг его было совсем непросто, а заманить в западню еще труднее. Впоследствии, анализируя версию «жив или ликвидирован», мы выстроили гипотезу, что исчезновение без всякого следа больше было в интересах Погодина, а если бы его убили и труп обнаружили, то это было бы выгодно тем, кого уже арестовали, - можно было валить все на погибшего. Но это, тем не менее, только версия. Хотя и очень правдоподобная, но версия...
Продолжение следует
