Вход со двора

Краснодар, 29 сентября – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.

Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс. 

Продолжение. Начало в № 32 (535) 

Надо сказать, что счастливый старт Леонтия Алексеевича Солодухина во власть на этом не закончился. Примерно через год его возвысили до уровня секретаря крайкома партии, прогнав с этой должности надоевшего всем Кикилу, которому Солодухин, как оказалось, был враг смертный еще с давних времен их совместной партийной молодости. Очевидно, в этом назначении-смещении была особая аппаратная тонкость, чтобы ненавистный многим, а прежде всего Медунову, Кикило изысканно и подольше помучился. 

Правда, через какое-то время Леонтия Алексеевича, выполнявшего возложенную на него задачу, так же бесцеремонно с поста секретаря крайкома партии изгнали, обвинив, если мне память не изменяет, в плагиате: вроде он что-то присвоил себе из интеллектуального наследия кубанских писателей. Хотя что там можно присваивать, я до сих пор не пойму! 

Вот такая, почти трагикомичная история, отражающая нравы и повадки ушедшего времени. 

Для более полной характеристики нравов той эпохи я хочу рассказать еще одну подобную историю, но уже с сюжетом более трагичным, свидетелем которой я был сам (и даже в какой-то мере ее участником), но об этом позже, а прежде хочу предложить вниманию ту самую статью, которая появилась в прессе после моей первой встречи с Медуновым и стала предметом довольно острого обсуждения. Ее напечатала тогда даже «Российская газета». Это было в конце августа 1993 года. «ОДИНОЧЕСТВО» Я был немало удивлен, когда мой коллега предложил во время командировки в Москву побывать у Медунова. Хлесткий журналист, он был автором одной из статей, вышедших после крушения всесильного Сергея Федоровича. Но за прошедшее время что-то, видимо, не давало ему покоя, скорее всего скоропалительность некоторых выводов и оценок, так или иначе способствовавших стройности хоровых осуждений, обрушившихся на Медунова. Особенно со стороны столичной прессы. 

- А ты уверен, что он нас примет? - засомневался я, хотя в отношении меня сомнений таких было меньше. Медунов просто не слышал никогда моей фамилии. Вскоре после прихода его на пост первого секретаря меня с благословения и при участии тогдашнего краевого партидеолога Кикило, личности с классовой точки зрения достаточно свирепой, выперли с Краснодарского телевидения, причем под радостное одобрение нынешних телевизионных «демократов». На этом журналистика лично для меня была наглухо закрыта минимум на десяток лет. Но это так, к слову, чтобы заранее предупредить злословие, что я защищаю Медунова, поскольку в свое время был им одарен или обласкан. 

Кстати, большинство из тех, кого он действительно отметил своим могущественным благорасположением, впоследствии оказались глухи и слепы к судьбе «хозяина края», даже в трагические для него дни (смерть сына и жены) не выразив ни сочувствия, ни поддержки. Но это тоже из хрестоматии человеческой мудрости, которую, несмотря на простоту, мы начинаем постигать только тогда, когда чеканная формула великого мыслителя Корнелия Тацита «Льстецы - худшие из врагов» из чужих слов переходит в разряд собственных чувств и мыслей. 

- Уверенности в том, что Медунов нас не пошлет подальше, у меня, естественно, нет, - ответил мой спутник, - но попытку тем не менее сделаем. 

Будучи человеком крайне решительным, он тут же извлек записную книжку и начал накручивать телефонный диск. Как и следовало ожидать, Медунов сразу и не задумываясь дал нам полный отказ, объяснив свое нежелание общаться с журналистами тем, что ничего хорошего для себя от них не ожидает. Судя по разговору, его доконал некий наш шустрый земляк, усыпивший осторожность Сергея Федоровича розовощекой молодостью и наивностью юных глаз. Хозяин дома принял его с радушием, очевидно, считая, что молодой журналист с периферии не столь «зомбирован» стереотипами. Они долго говорили о жизни вообще, о невероятной ее сложности сейчас. Вместе сварили борщ, в приготовлении которого Сергей Федорович проявил редкую для мужчины осведомленность. Вместе потом отобедали. А в итоге появилась статья, где автор с молодой удалью размашисто «гвоздил» старика, не сделав даже попытки разобраться в сути тех обвинений, которые навешала на него столичная пресса. Добавил кое-что и от себя, в частности, этакий художественный образ с колосками из хрусталя. Видели мы впоследствии эту безделицу: три колоска из дешевого стекла, дорогие хозяину лишь тем, что подарила их когда-то та же пресса - группа Центрального телевидения, снимавшая на Кубани фильм в дни жатвы. Но в ходе дальнейших телефонных переговоров Медунов все-таки согласился на встречу, оговорив, что она будет краткой и только в рамках тех вопросов, на которые он готов отвечать. Скажу сразу: это был пункт, который остался в конце концов невыполненным по молчаливому согласию обеих сторон. Мы говорили более четырех часов по широкому кругу проблем и вопросов, перебрасывались от сугубо личных к геополитическим, не избегая самых острых и в то же время не теряя ощущения, что мы в гостях. 

Сергей Федорович Медунов жил одиноко. За продолжительное время нашей беседы никто не позвонил ему по телефону, не постучал в дверь. Провожая нас, он долго стоял на крыльце большого дома, а потом тяжело побрел по темнеющей аллее парка. Видимо, это был привычный путь вечерней прогулки, путь, полный нелегких раздумий. В этот вечер они были особенно мучительны: исполнилась очередная годовщина со дня смерти его жены, прошедшей с ним огонь, воду и медные трубы, с мудростью перенесшей взлет мужа и стоически - его падение. В доме много фотопортретов. Самый большой - Варвары Васильевны. В этот день под ним лежал букетик тюльпанов. 

Не скрою, я внимательно рассматривал комнату, где мы сидели, пытаясь найти следы роскоши, о которых так много читал в разного рода изданиях. Возможно, у нас с авторами этих статей разные понятия о роскоши и богатстве, но в этой квартире все было обычно. Много только фотографий на стенах. Почти все с дарственными надписями: от космонавтов, маршалов, ученых, спортсменов, артистов, писателей, политических деятелей. Прошлого, конечно. Из свежих документов хозяин дома показал нам служебную бумагу прокуратуры России, из которой следовало, что еще в 1991 году с него были сняты все обвинения в лихоимстве и взяточничестве. Бумага была датирована маем 1993 года. 

- Сергей Федорович! И всетаки кому, с вашей точки зрения, понадобилось «дело Медунова»? Ведь вас, будем говорить прямо, сняли с должности первого секретаря крайкома партии еще при Брежневе... - спросил я. 

- Если подходить формально, то меня не сняли, а перевели в Москву на пост заместителя министра. Министерство, правда, было вялое - плодоовощной промышленности. Но, по сути, это было, конечно, начало той травли, которая продолжалась безостановочно несколько лет. Брежнев здесь ни при чем. В то время он уже был в таком состоянии, что реальность практически не воспринимал. А реальность заключалась в том, чтобы найти несколько ярких и сильных фигур из высокого руководства, обвинить их в тяжких преступлениях и принародно сломать. 

Ведь вспомните, речь шла тогда о чистоте партийных рядов. Надо, дескать, партию освободить от высокостоящих взяточников и лихоимцев, и все будет хорошо. Необходимо было взбудоражить страну, и героями дня становятся следователи, прокуроры, этакие бескорыстные подвижники закона, которые снимают пелену с глаз народа. Еще ничего не доказано, а на все государство распространяются оглушительные сенсации: сочинское дело, узбекское, краснодарское, дело фирмы «Океан», взяточники в МВД и так далее. И это в известной степени было. Как, впрочем, были и есть взяточники и лихоимцы всегда и в любом государстве. Я уже не говорю о нынешней ситуации. Но здесь причинные связи сразу стали устремляться к большим должностным высотам, к людям, которые в течение долгого времени находились в центре общественного внимания. Сейчас уже ясно, что и не они в конечном итоге интересовали главных вдохновителей и организаторов всей этой широкомасштабной и многоходовой операции. На прицел было взято само существование огромного и могучего государства. Кого сейчас интересует, что Медунов не брал взяток и не имеет отношения к преступлениям, в которых его обвиняли. Дело сделано... 

Я решил перевести разговор на персоналии и спросил: 

- Надо полагать, вы знали Горбачева давно. Я помню, где-то в начале семидесятых годов было объявлено о соревнованиях Кубани, Дона, Ставрополья, Крыма. Было много газетного шума по этому поводу, разного рода торжественных встреч, в том числе и в Краснодаре. Вот тогда я впервые увидел Горбачева вместе с вами. Вы представили его собравшимся в зале как первого секретаря Ставропольского крайкома партии, причем, по-моему, даже назвали его Мишей. Не во время представления, конечно, а затем, в общении... 

Медунов засмеялся: 

- Это было... Я мог бы о Горбачеве того времени рассказать многое. Иногда, конечно, в обиходе действительно называл его Мишей. У нас разница в возрасте большая, но это не просто некая арифметическая величина, а огромный и сложный пласт времени, в котором пришлось жить людям моего поколения: голод, репрессии, война, невероятное напряжение сил по восстановлению народного хозяйства. Горбачев, как он пишет в своей книге, видел страну в жуткой послевоенной разрухе, но только из окна поезда, в котором ехал поступать в самый престижный Московский университет. А я в это время спал по четыре часа в сутки. Все остальное - работал. А ходил на работу в пальто, перешитом из шинели. 

К окончанию обучения Горбачева на Ленинских горах уже стояло здание красавца университета. Когда Михаил Сергеевич возвращался домой, в Ставрополь, после получения диплома, он уже ехал совсем по другой стране. В 1954 году, через десять лет после страшной войны, в СССР невозможно было найти ни единого разрушенного предприятия. И я с гордостью говорю: то сделали люди моего поколения. Горбачев же свой трудовой путь начал с обмана, пусть малого, но все равно обмана: сказал, что не может ехать в глубинку из-за хронической болезни жены. Зато закончил большим обманом, и жертвами этого обмана стали 260 миллионов человек. 

- Вам он был сразу несимпатичен? - спросил я. 

- Вы знаете, наверное, да! В узких компаниях он постоянно рассказывал какието анекдоты сомнительного свойства, изображал этакого простецкого парня, хотя я видел, что это - личина. Вот вы упомянули соревнование. Вообще, между Краснодаром и Ставрополем всегда было некое внутреннее соперничество, я имею в виду - в руководящей среде. Ведь хозяйственный потенциал Краснодарского края намного больше Ставропольского, по всем измерениям мы выглядели внушительнее и ярче. Но многие важные государственные вопросы решались в Кавминводах. Горбачев оттуда месяцами не вылезал. Так он обаял Суслова, Кулакова, Андропова. А сколько сил Горбачев потратил на Болдина! Да-да! Того самого гэкачеписта Валерия Болдина, который в бытность Горбачева был первым секретарем Ставропольского крайкома, работал в «Правде» редактором сельхозотдела. Можете себе представить, какой интенсивной была реклама заслуг молодого секретаря в деле развития отечественного сельского хозяйства, если впоследствии Горбачев сделал Болдина своей правой рукой. Но потом и его сдал в «Матросскую тишину». 

- Сергей Федорович! - перебил я. - Но ведь и вы не были обойдены вниманием. Я хорошо помню, с какой помпой проходили торжества в сентябре 1974 года в Новороссийске, когда туда приезжал Брежнев... 

- Правильно! Для меня это очень памятные дни, и, поверьте, лично для себя я выгод в этом деле не искал. Вы, наверное, знаете, что приезд Брежнева в край мы использовали тогда с максимальной пользой, решили ряд важных проблем, в частности, связанных со строительством водоохранных объектов. 

Можно сегодня ругать Брежнева на все корки, но того, что через несколько лет после его торжественного визита в Новороссийске был построен еще один город на Малой Земле, не сможет отрицать никто. А объекты по защите бассейнов Азовского и Черного морей? Ведь это гигантская строительная программа, и она была выполнена в невиданные сроки. Через семь лет в крае не осталось ни одного города, не имеющего очистных сооружений. 

Можно, конечно, осуждать распределительную систему. В ней, действительно, была масса уязвимых мест, но если Брежнев куда-то ехал, то решались многие созидательные проблемы стратегического характера, а если ехал Горбачев, то, кроме популистских хождений в толпу, ничего не было. 

Продолжение следует