Вход со двора

Краснодар, 22 сентября – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.

Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс. 

Продолжение. Начало в № 32 (535) 

Взамен что мы получали? Демагогов! В результате один из них, Горбачев, возглавил в конце концов страну... 

Медунов замолчал, видимо, что-то вспомнил. Лицо его приняло жесткое выражение. В годы его правления такое выражение не предвещало ничего хорошего... 

Наверное, надо рассказать, как я попал к Сергею Федоровичу на этот разговор, чего здесь было больше вначале: журналистской настырности или простого желания понять не только масштаб личности, но и причины той катастрофы, которая в конце концов постигла эту, безусловно, яркую и незаурядную личность. Чего в этой катастрофе было больше: причин собственного характера или неотвратимых обстоятельств, которые диктует эпоха? Все мы живем в предложенное судьбой время, которое определяет наши поведенческие правила. 

Куда денешься! Приходится приспосабливаться к обстоятельствам, искать пути реализации самого себя, разделять чьи-то убеждения, подчиняться законам, действующим на том этапе. 

Так я рассуждал, когда пытался проанализировать свою первую встречу с Медуновым у него дома, в московской квартире. 

Попал я туда с большим трудом. 

Медунов на первый телефонный звонок ответил резко: - Я с журналистами, тем более с Кубани, разговаривать не желаю! 

Как потом выяснилось - причин для такого ответа было две. Первая - незадолго до этого у него побывало некое юное дарование из «Комсомольца Кубани». Старик его радушно принял, а в итоге статья в газете вышла грязная, с выдумками. Вторая причина - более серьезная. Мы хотели попасть к Медунову вдвоем с Вячеславом Смеюхой. Услышав эту фамилию, Медунов разразился возмущенной тирадой: 

- Как вы осмелились вообще мне звонить!.. 

Секрет медуновского гнева был прост. Дело в том, что Смеюха, в прошлом заведующий сектором печати крайкома партии, где-то в конце восьмидесятых годов вернулся на газетную работу и стал первым заместителем редактора газеты «Советская Кубань». А главным редактором этой газеты была Светлана Шипунова, известная журналистка, тоже прошедшая школу крайкома КПСС, где она занимала достаточно высокую должность. Но ее красили не только партийная должность, но и женское обаяние, ум, способности. Она быстро попала в поле зрения самого Сергея Федоровича. Он ее выделял среди других, нередко лично беседовал, советовался и даже попросил написать за него книгу, что и было сделано. Наверное, это приятно, когда большой человек тебе благоволит, оказывает знаки внимания с многообещающим продолжением служебной карьеры. Я думаю, у Медунова были все основания считать Светлану Шипунову, выражаясь современным языком, игроком своей команды. 

Во всяком случае в разговоре со мной он с наибольшей горечью упоминал именно это имя, полагая, что его отеческое отношение к молодой и, как он не без основания считал, талантливой журналистке само по себе должно было защитить его от вероломного нападения хотя бы с этой стороны... 

Медунов развернул старый газетный лист и показал огромную, в полосу, статью под рубрикой «За чистоту в партийном доме», которая называлась «Человек из нашего прошлого». Статья была о Медунове, а точнее, о «медуновщине» и всякого рода безобразиях, которые так или иначе связывались с деятельностью Сергея Федоровича на посту первого секретаря Краснодарского крайкома партии... 

Вот как заканчивалась эта статья, опубликованная 29 марта 1989 года: 

«...Внимательно изучив все материалы, бюро Гагаринского райкома КПСС г. Москвы 2 марта 1989 года в присутствии С. Ф. Медунова приняло постановление: «За серьезные отступления в бытность первым секретарем Краснодарского крайкома КПСС от требований партии об усилении борьбы со взяточничеством и другими корыстными злоупотреблениями, выгораживание руководящих кадров, уличенных во взяточничестве, неискренность перед партией т. Медунова С. Ф. из рядов КПСС исключить». 

Таков бесславный итог. 

Иногда можно услышать: в то время по-другому было нельзя. Все так делали. Наверное, с таким объяснением жить легче. Но ведь неправда и это. Можно было по-другому. И не все так делали. В партии работали сотни и тысячи честных, порядочных, не поступавшихся ни законом, ни совестью людей. Потому и стало возможным в апреле 85-го очнуться от застоя. Потому и нашлись в партии здоровые силы, чтобы возглавить перестройку. Краевая партийная организация тоже нашла в себе силы и резервы для самоочищения. Трудно, болезненно, но восстанавливаются иные - истинно партийные методы руководства. 

Что ж, можно ставить точку? Ведь конкретный носитель той психологии наказан, отторгнут от партии. Но нередко еще встречаем на страницах газет такое нелестное определение: медуновщина. Это уже не отдельный человек, а явление. Корни его до конца не выкорчеваны в крае. Приходится и сегодня, в бурное время перестройки, то тут, то там натыкаться на них. И, значит, успокаиваться рано. 

Не для сенсации решили мы написать о С. Ф, Медунове. Для того, чтобы каждый еще раз оглянулся на себя и вокруг себя. Не должно быть больше у нас медуновщины - то есть показухи, парадности, лести, круговой поруки и всего того, что отличало время застоя от того времени, в котором живем сегодня». 

И подпись - Вячеслав Смеюха. 

- Знаешь! - сказал Медунов с глубоким вздохом. - Обидно не то, что Смеюха написал такую статью. В конце концов, это его ремесло, а то, что инициативу в отношении меня проявила Светлана Шипунова, которую я, можно сказать, опекал, двигал по жизни, а к тому времени она уже была главным редактором «Советской Кубани». Ну помчались вы в Гагаринский райком, чтобы первыми оповестить всех - Медунова из партии выгнали, наконец! Ну почему со мной-то не встретились, не поговорили, не выслушали моих доводов... 

Он склонил на руки голову, задумался, а потом поднял на меня глаза полные слез. Боже мой! Умирать буду, но не забуду - я видел, как плакал Медунов, тот самый Медунов, от взора которого холодели тысячные толпы - активы, пленумы, сессии, всякого рода высокие собрания, взгляда которого искали, одобрительного слова добивались. 

И в то же время я не мог ничего сказать в поддержку жалкого плачущего старика, ибо хорошо знал, что в той среде поступали так всегда, и не только с ним. Пришел новый хозяин, и все присные, которые вчера ловили улыбку, бросались к его ногам, уже ловили другие взгляды и искали одобрения у другого. В 1989 году хозяином в крае был Иван Полозков, лютый враг Медунова. Ему статья тогда, говорят, сильно понравилась. Наверное, снял он трубку и сказал: 

- Молодцы! Выступили попартийному, остро, принципиально... 

А у Светы Шипуновой от такой оценки, естественно, зарозовело лицо от удовольствия! Она тогда прекрасно выглядела. Ведь это замечательно, когда ты нравишься начальнику. 

Но вернемся в тот летний день 1992 года, когда мы со Смеюхой все-таки не теряли надежды на встречу с Медуновым. Звонили еще раз и еще раз получили резкий отказ. Я понимал, что без ходатая здесь вряд ли обойдемся, и вспомнил о своем добром знакомом - Федоре Павловиче Зырянове, профессоре истории, к которому Медунов относился с уважением и большим доверием. Начались долгие телефонные перезвоны: Москва - Краснодар, Краснодар - Москва. Наконец Федор Павлович выступил гарантом, что никаких фортелей мы не выкинем и напишем так, как оно на самом деле есть. И на этих условиях Медунов согласился нас принять. 

То, что журналистика - дело малосовестное, говорено уже много раз. 

Увы, но это было, есть и, я думаю, будет. Во всех общественных процессах, а тем более в политической борьбе, журналисты рубят просеку для тех, кто идет во главе сражений: классовых, межпартийных, гражданских, социальных, и особенно - за власть. А в такой борьбе, да в нынешних, демократических условиях, когда пиаровские специалисты творят буквально цирковые номера, понятие «честь» и «совесть» столь же противоестественны, как пение жаворонка в полярную ночь. Я не раз имел возможность видеть проявление властного и, как мне тогда казалось, несокрушимого могущества Медунова. На разного рода публичных собраниях он появлялся уверенный, громогласный, бескомпромиссный, убедительный, особенно, когда настаивал на чем-то. Мне казалось в те минуты, что одним движением пальца он мог привести в действие механизм, способный возвысить или угробить любого человека. Так оно и было! Все знали, что всякое кадровое перемещение в крае - это сугубо его прерогатива, и без одобрительного кивка Медунова никогда и никого даже председателем захудалого колхоза гденибудь в отрадненском предгорье не выберут. 

Я вспоминаю случай, когда на довольно длительный срок оказалось вакантным место заместителя председателя крайисполкома по вопросам культуры, образования, здравоохранения и другим, как сейчас говорят, гуманитарным проблемам. Должность по тем временам очень солидная, и поэтому, естественно, многими вожделенная. Молва с разной степенью достоверности перемывала по этому поводу различные фамилии и имена, и называемые кандидаты время от времени погружались в состояние величия и недоступности, как и следовало быть человеку, которого завтра, вполне возможно, поднимут на высокую властную ступень. Но время шло, слухи оставались слухами, а должность - вакантной. Так продолжалось до тех пор, пока на одной из сессий краевого совета Медунов не решил представить нового заместителя председателя крайисполкома. Сделал он это весьма оригинальным способом. Мне рассказывал об этом Костя Дроздов, помощник Разумовского, который оказался в какой-то степени причастным к этому действию. Когда началась сессия, Медунов, посидев какое-то время в президиуме, удалился в кабинет Разумовского, председателя крайисполкома, Костя находился в тот момент в приемной. Вдруг Медунов открывает дверь и просит: 

- Позовите-ка мне Солодухина! 

Леонтий Алексеевич Солодухин долгие годы возглавлял краевой отдел народного образования и слыл, как бы это помягче сказать, достаточно бесперспективным руководителем. В любом случае его имя ни разу не мелькало в «слуховых галлюцинациях» на вышеуказанную должность, а если бы и мелькнуло, то тут же вызвало кислую мину: «Ну, старик, ты даешь!» 

Костя скоренько, как и положено помощнику, помчался в зал и не сразу увидел Солодухина, затаившегося где-то в глубине и перебирающего на коленях листочки бумаги: он готовился к выступлению. 

Зал сразу заметил чуть взъерошенного от спешки Дроздова и стал пристально следить за его действиями, поскольку внеурочное появление помощника председателя крайисполкома и его торопливое рыскание глазами по рядам, могло означать только одно: кого-то ищет. Кого? И зачем? 

Наконец Костя увидел Солодухина, подобрался к нему поближе и, вытянув шею через три кресла, шепотом, но так, что ближайшее окружение все равно услышало, сказал: 

- Вас! Да-да! Именно Вас, Леонтий Алексеевич! Срочно! Да-да, Сергей Федорович! В кабинет к Георгию Петровичу! Только, пожалуйста, побыстрей! 

Леонтий Алексеевич тут же уронил свои бумажки на пол и покрылся холодной испариной. 

«Господи! - читалось на его лице. - Зачем? Что стряслось?» 

Наша средняя школа, как известно, явление неожиданное, где может произойти все что угодно и в любой момент, от массового поноса до взрыва гранаты во время урока географии, что однажды и произошло в Горячем Ключе. 

Пока, отдавливая ноги соседям и падая им на колени, тучный Солодухин протискивался меж кресел и выбирался на простор, Дроздов успел вернуться в приемную и занял свое рабочее место. Дверь в председательский кабинет была закрыта неплотно, и он услышал фрагмент окончания разговора, который Сергей Федорович вел по телефону правительственной связи: 

- ...Мы его сейчас выберем, а потом вам дошлем «объективку» и все остальное... Будем считать, что согласовали... 

Не столько опытный, сколько сообразительный, Дроздов понял, что речь идет именно о Солодухине и его назначении на какую-то высокую должность. Логика рассуждений была проста: правительственный телефон, уважительный тон Медунова, «объективка». Словом, пока мучимый сомнениями и спотыкающийся Солодухин, пару раз роняя свои бумажки в коридоре, наконец ввалился в приемную, Костя уже понял, что речь скорее всего идет о вожделенной должности зампреда крайисполкома. 

- Прошу! - Дроздов с подчеркнутой учтивостью указал на тяжелую дверь председательского кабинета, куда сбитый с толку и насмерть перепуганный Солодухин вошел с видом человека, которому сейчас будут рвать коренные зубы самым изуверским способом. 

Но вышел он оттуда уже совсем другим, пунцово зардевшимся и смущенным, как деревенская девушка, которой принц датский вдруг предложил руку и сердце. Его очи покрылись счастливой поволокой. Они видели впереди только могучую спину Медунова. Бросив через плечо: «Я на сессию!» - он, как ледокол сквозь льды, затопал по коридору. 

Через минуту назначение состоялось. Обескураженные депутаты долго хлопали счастливцу, которого тут же усадили в президиум, и он столь же долго не мог справиться со счастливым смятением на лице. Н,о потом, сделав видимое усилие над собой, полуидиотскую улыбку все-таки убрал, опустил углы рта и начальственно набычился, так сказать, вошел в необходимый образ. В президиумах ведь не принято было улыбаться. Там надо было сидеть с каменно-непроницаемым лицом и если как-то менять его выражение, то в зависимости от поведения самого главного человека, то есть Сергея Федоровича Медунова: он смеется - и ты смейся, он молчит - и ты молчи. Продолжение следует