Книга увидела свет в 2017 году. Это повествование, исполненное в привычной для автора форме, где личное, связанное с прожитым временем, тесно увязывается с событиями на фоне жизни всего общества, при этом затрагивая самое чувствительное - эпоху разрушения советского строя. Автор не уходит от попыток понять причинность нарастания государственного тектонического разлома, на который пришлась молодость героя этой книги.
Владимир Рунов, писатель, доктор филологических наук, профессор КГИК, кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры России, заслуженный журналист Кубани и Адыгеи, Герой Труда Кубани.
Продолжение. Начало в № 40 (441).
После той командировки в жизни Егорыча тоже произошли изменения - он перешел на работу во ВНИИ риса. Как часто бывает, помог случай. Однажды на полевой машинный двор заруливает белая, вся в никеле, фасонистая «Волга- 24». За рулем моложавый подтянутый мужчина, явно не колхозного вида. Правда, дорогой кремовый костюм оттеняет сильно загорелое лицо, прикрытое темными заграничными очками.
- Хлопцы! - подходит к механизаторам с радушной улыбкой, - че-то машинка дергается, не посмотрите?..
Хлопцы сразу «кажут» на Егорыча, который перед выходом в поле тестировал комбайновые бункеры, чтобы (Боже упаси!) не было утечек зерна.
- Вон у нас дока. Егорыч! - зовут его, - иди, помоги человеку.
Тот подошел, попросил завести мотор. Все как в культовом рязановском фильме «Берегись автомобиля»: «Посмотрим, пощупаем, понюхаем». Через полминуты диагноз поставлен:
- У Вас, уважаемый, скорее всего, карбюратор засорился. Откройте капот.
А еще через десяток минут машина послушно завелась и работала ровно и тихо, без всяких сбоев и дерганий.
- Надо бы еще воздушный фильтр поменять, - посоветовал Егорыч «франту» (так он окрестил про себя водителя «Волги»). Тут на дорогах очень высокая запыленность, особенно летом, поэтому карбюратор не справляется.
- Сколько я Вам должен? - спросил благодарный «франт», пытаясь вынуть кошелек.
- Да что Вы! - искренне удивился Егорыч. - Бог с Вами, какие деньги? Езжайте спокойно, и вообще, не стоит благодарности. -
Как вас зовут? - вдруг спросил «франт».
- Иннокентий Егорович, фамилия Батура, механик бригадного гаража. Прикомандирован на время жатвы из Усть-Лабинского района, - решил вот так развернуто представиться бывший танкист Кантемировской дивизии. Когда снимал майку, то блистал «тридцатьчетверкой», вытатуированной в полгруди.
- Грехи молодости! - объяснял обычно, но военным прошлым гордился. Еще бы, кантемировец!..
- А я директор Всесоюзного научно-исследовательского института риса, Алешин Евгений Павлович. Располагаемся тут неподалеку, в поселке Белозерном. Знаете такой?
- Ну конечно! - подтвердил Егорыч.
- Хочу вам сделать предложение - перейти ко мне в институт.
- В качестве кого? - опешил Егорыч.
- Для начала механиком, а впоследствии, думаю, завгаром. К Новому году наш Пал Палыч уходит на пенсию, вам карты в руки. Предприятие большое, развернуться есть где.
- Как-то неожиданно все это... - протянул Егорыч. - Надо подумать.
- Подумайте! - согласился Алешин. - Вот моя визитка. В любом случае жду звонка, а заодно и проверю качество ремонта, - хлопнув дверцей, лихо развернулся и, газанув, уехал, оставив дымный след.
- Эх! - с сожалением махнул рукой Егорыч. - Надо было бы ему подсказать, чтобы поршневые кольца поменял. Поизносились.
Мы с Егорычем одногодки, более того, родились в один и тот же день - 11 мая. Значит, оба Тельцы, со всеми плюсами и минусами. Лично я не очень верю во все эти чудные приметы, но что-то такоеэтакое есть. Особенно когда речь идет о людях, что знаешь с молодости. Их Тельцы помнят и хорошо относятся всю жизнь.
Последние годы мы встречались нечасто, но когда автомобильная нужда брала за горло, я обязательно искал Егорыча. Он мог с абсолютной точностью определить причины любой неисправности. Долгое время, работая у Алешина, слыл нужным и даже близким ему человеком, и когда Евгений Павлович был вынужден уйти с должности, ушел и Егорыч. Но для многих из нас все привычное и, казалось, такое прочное рухнуло в одночасье. В ночь на 26 апреля 1986 года.
- Рано утром позвонили прямо домой из военкомата, - рассказывал Батура как-то при встрече, - попросили срочно явиться с паспортом. Там же вручили повестку, а через два часа я был в Динской, на сборном пункте. Туда уже жена привезла кружку-ложку, смену белья, пирожки какие-то. Никто ничего не знал. По крайней мере, ничего толком не говорили: «Куда, зачем?» Слух прошел, что якобы по распоряжению министра обороны начинаются масштабные учения запасников.
- Что-то случилось? - спрашиваю шапочного знакомца в погонах. Месяц назад помпу ему на «шестерке» менял...
- Честно говоря, толком не знаю, но, скорее всего, поедете на Украину, на ликвидацию какой-то большой аварии, - отвечает почему-то шепотом. Ба-а! Одна радость - в толпе призывников вижу Славика. Его подняли тоже чуть ли не из постели. Обнялись, как родные.
Егорыча выручил Алешин, к той поре уже довольно масштабная для Кубани фигура: академик, народный депутат СССР, лауреат Государственной премии. Часто с самим Медуновым дружески общается, по телевизору выступает, фотографии в газетах печатают, статьи. Во всех президиумах представлен.
- Откровенно говоря, он тоже не ведал о масштабах случившегося, - продолжал вспоминать Егорыч. - Просто не хотел лишаться нужного человека, на котором много чего завязано. Позвонил кому надо, нажал на кнопки, и меня в Батайске с эшелона сняли, уже на подъезде к Ростову. Там обмундировывали, формировали в роты,батальоны. А Славик поехал дальше. Долго с подножки вагона махал мне рукой, даже прослезился при расставании, - Егорыч помолчал, а потом, достав платок, стал сдержанно сморкаться. В конце концов признался: - Я, Володя, по сию пору не могу прийти в себя. Вот так заключил свой рассказ бывший гвардии старшина танковой роты Кантемировской орденов Ленина и Красного знамени 4-й гвардейской дивизии, на все трудные вопросы всегда отвечавший одинаково лаконично: «Броня крепка и танки наши быстры!..»
Славик из Чернобыля не вернулся. Он был в числе ликвидаторов, когда толком еще никто и ничего не ведал. Самое главное, не знали о степени реальной опасности, вырвавшейся на волю из разверзнутого пылающего ядерным огнем реактора. Он, как всегда, шоферил, подвозил людей к месту аварии. Его могучее тело, созданное природой на большие дела и долгую жизнь, буквально притягивало невидимые, неслышные, неосязаемые, ничем не пахнущие потоки альфа, бета и гамма-излучений, пронзающих каждую частицу его плоти, каждую капельку крови.
Когда его, обездвиженного, обернутого свинцовой противохимической простыней, грузили в санитарный вертолет, дозиметр беззвучно вопил от отчаяния. - Умер уже в Киеве, куда первых бедолаг свозили десятками, - заключил свой печальный рассказ Егорыч, тиская смятый носовой платок.
Из четырех мужиков нашего ГСК, что призвали в Чернобыль, последний ушел из жизни года через три. Болел долго и мучительно. Жена, вся в черном, иногда приходила в гараж, что-то там брала, но, выйдя наружу, прерывисто и бессвязно рассказывала, как ей до беспамятства тяжко, слезы горючие вытирала. Однажды принесла и показала серебряный крест на нарядной малинового цвета колодочке. Орден, которым удостоили ее Георгия, назывался «Мужества».
- Все, что осталось от мужа, - промолвила и, прислонившись лбом к поцарапанной железной двери, за которой ее Жорке было так хорошо, молчала долго-долго.
К той поре наши посиделки уже прекратились. Да и судачить было не о чем. И так все было ясно.
БАБИЙ БУНТ
Рушилось тогда многое, и рушили его мы сами, вот этими собственными руками. То, что дело сильно пахнет керосином, лично мне стало понятно, когда возле ступеней крайкома партии вспыхнул так называемый бабий бунт.
Это когда в ночь на 16 января 1990 года крепких мужиков, давно отслуживших действительную, снова, как после Чернобыля, на призыв потащили прямо из постелей. На этот раз на Кавказ, разнимать задравшихся армян и азербайджанцев. Там кровь сразу полилась рекой, активируя проблемы двухсотлетней давности. Кто бы когда знал, что значит для страны тот клочок каменной гряды, разделивший смертными обидами два народа, об одном из который и пел сладкоголосый певец из Баку Рашид Бейбутов:
Лихо надета набок папаха. Эхо разносит топот коня. «Мальчик веселый из Карабаха», Так называют всюду меня! *** Пейте прохладную, С гор водопадную, Вот вам, красавчики, чистая вода! Эх-х! Сладкая вода! Эх-х, горная вода!
Бейбутова, действительно, обожали во всей огромной стране, как могут любить человека, излучающего светлым искусством непреходящую радость.
Однажды московским летом возле пахнущей свежей краской гостиницы «Россия», преобразившей центр советской столицы не только огромностью, но и скоплением в окружении зевак знаменитых людей, я видел Бейбутова, причем, как говорится, в полном парадном ажуре.
В Москве начиналась Декада азербайджанского искусства, и он шел к сверкающему кабриолету с откидным верхом в окружении операторов кинохроники упругой походкой признанного мэтра, широко улыбаясь в ответ на дружеские аплодисменты. Какие-то озаренные утренним светом девушки солнечной стайкой подбежали к машине с огромными букетами цветов. Белозубый черноволосый красавец, в костюме, судя по элегантности, пошитом лучшими портными республики, народный артист, а главное, любимый всем Советским Союзом, излучал приветливое благополучие такого уровня, что, казалось, оно никогда не иссякнет.
Он был одним из первых эстрадных певцов, которых правительство удостоило звания Героя Социалистического труда. Да и народным артистом стал непривычно рано, потому как слава его была безмерной. Страна думала, что после музыкальной комедии «Аршин Мал Алан», где молодой Бейбутов замечательно играл главную роль и пел, как майский соловей, он действительно мальчик из того самого Карабаха, где «самая прохладная, с гор водопадная», искренне веря, что там все такие, веселые и озорные.
Как часто бывает, желаемое выдавали за действительное. На самом деле «мальчики из Карабаха» оказались совсем иные - воинственные и крайне амбициозные, считавшие, что в свое время их территории вероломно оккупировали злые силы, с которыми, придет время, они разберутся по полной программе. Разбираться стали сразу, как только по телу СССР побежали первые трещины.
Делают это по сию пору, положив сотни людей с обеих сторон, тем самым загнав занозу глубоко «под ногти» двух бывших советских республик, сделав на множество лет Азербайджан и Армению врагами смертными. При этом запретив под страхом уголовного преследования даже упоминание про песенку о «Мальчике из Карабаха». Словно ее никогда и не было, как, впрочем, и Бейбутова.
Зато было другое, что хорошо запомнилось лично мне. Причем на грани искреннего изумления, поскольку меня, как миллионы других в СССР, долго приучали к ощущению нерушимой дружбы, часто за нерушимость выдавая ярко-помпезные формы плакатного братства. Например, те самые декады национального искусства, регулярно проходившие в Москве с невероятным шумом и блеском, сопровождаемые потоком наград и присвоением почетных званий, особенно народных артистов СССР. Это воспринималось как знак особого уважения к большим мастерам из национальных республик, искусство которых считалось общегосударственным достоянием. Как правило, это были выдающиеся творцы, пользующиеся общенародным признанием и любовью.
Чтобы не быть голословным, напомню имена некоторых из тех, кого любили все, не обращая внимания на национальную принадлежность: Георг Отс и Антс Эскола (Эстония), Мария Биешу и Евгений Дога (Молдавия), Белла Руденко и Анатолий Соловьяненко (Украина), Вахтанг Чабукиани и Верико Анджапаридзе (Грузия), Арам Хачатурян и Армен Джигарханян (Армения), Роза Багланова и Ашир Кулиев (Туркмения), Вия Артмане и Марис Лиепа (Латвия), Виргилиус Норейка и Донатас Банионис (Литва), Бернара Кариева и Закир Мухамеджанов (Узбекистан), Булат Минжилкиев и Кайыргуль Сартбаева (Киргизия), Лютфия Кабирова и Хашим Гадоев (Таджикистан), Мурад Кажлаев и Муслим Магамаев (Азербайджан), Алибек Днишев и Шакен Айманов (Казахстан), Стефания Станюта и Игорь Лученок (Белоруссия).
Это так, навскидку! На самом деле их, великих, было много больше, для которых огромная страна стала возделанным полем, где взрастал любой человек, поцелованный Богом. Те, кого природа одарила талантом и возлюбили люди, удостоив каждого высшим почетом в виде звания народного артиста СССР.
Все, освещенное истинным талантом, очень ценилось, но когда началась смута девяностых годов, в одночасье рухнуло, поскольку, как выяснилось, давно висело на радужных соплях. Уже никто никого не слушал - ни народных, ни антинародных. Откуда-то из потаенных щелей стали выползать типы, о существовании которых никто и не подозревал. Трехкопеечные вузовские лаборанты, например. Хотя и большой генерал КГБ с лицом опереточного злодея вдруг перевернулся в образ некоего разоблачителя.
- Присягу, однако, давал, сукин сын! - говорил мой брат, служивший по тому же ведомству. Увы, но клятвоотступники полезли тогда в политику толпой. В этом смысле Карабах весьма показателен. Но я думаю, что тревожные события как раз и формировались под прикрытием беззаботных шлягеров и патриотических баллад в исполнении всегда блистательного Иосифа Давыдовича:
И Ленин такой молодой, И юный Октябрь впереди...
Пели, хотя впереди уже давно был сплошной туман, под сенью которого перемещались пока еще согбенные для скрытности фигуры: «А вдруг вернутся большевики?»
Потом они осмелеют, выпрямятся, поднимут головы и сразу окажутся узнаваемыми. До того, как правило, занимали небольшие должности, тихо сидели на партийных и прочих собраниях, иногда многозначительно, но непонятно ухмылялись. До поры, до времени. И когда их время подоспело, серость враз сбросила маски и стала крикливо себя обозначать. Причем достаточно агрессивно, в том смысле, что личную неприязнь к кому-то или чему-то тут же устремилась оформлять в клановую ненависть. Это на Кавказе-то, где автомат Калашникова появляется как бы ниоткуда. Да еще с подствольным гранатометом.
Продолжение следует
За главными новостями следите на наших страницах во «ВКонтакте» и Facebook
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
