Краснодар, 6 сентября – Юг Times. «Юг Times» продолжает публиковать еще одно произведение известного кубанского писателя Владимира Рунова, созданное в любимом им жанре исторических экскурсов.
Любой рубеж, будь он жизненный или исторический, заставляет оглянуться назад и заново переоценить все, что произошло. Смерть человека вдруг может вскрыть неожиданное отношение общества к нему, новые подробности его жизни, которые становятся важны для того, чтобы найти то ли справедливость, то ли тему для пересудов. Так и в эпоху государственных перемен - прежние герои становятся изгоями, а те, кто не был в почете, напротив, набирают силу и влияние. Эмоционирующие массы, перемещаясь от одного политического курса к другому, полностью обесценивают созданное ранее, отрекаются от собственных же взглядов. Автор пытается найти баланс именно на такой случай: как не потерять себя, когда песня прежних царей отгремела, а на смену им пришли молодые управленцы со своими амбициями. Времена меняются всегда неожиданно, а ценности должны оставаться, и одна из них - уважение к человеку, даже тому, которые никак не вписывается в новый курс.
Продолжение. Начало в № 32 (535)
У тром заходит участковый врач, Фуза Сосрыковна. Она делает тетке какие-то уколы. Ее все очень любят и относятся с большим доверием. Фуза невероятно худа, некрасива, но безотказна и готова мчаться к больному и ночью, и в ненастье. Но сейчас у нее самой большие проблемы. Старый Сосрык Дирижоков, ее отец, принимавший в ларе стеклотару, однажды сел в проходящий трамвай и стал раздавать пассажирам пустые бутылки. Выяснилось, что Сосрык по прозвищу Дирижабль сошел с ума. За ним и раньше кое-что замечалось, а сейчас он сидит дома и, пуская слюну, с утра до вечера заливисто хохочет. Фуза тихонько плачет. Раиса цедит ей в стакан какие-то капли. Все жалеют Сосрыка, но еще больше Фузу. Мать у них умерла несколько лет назад, и самая большая незадача - кто будет сидеть с Сосрыком, поскольку в больницу его не берут - он сумасшедший кроткий. Вот если бы гонялся за соседями с топором, тогда другое дело...
Что касается топора, то у нас это тоже бывало. Однажды к Раисе Иосифовне из Котласа внезапно нагрянула племянница с мужем и двумя детьми. Сережу уволили из армии, и он решил с семьей перебраться в теплые края. Нагнали на улице Триньку и временно поселились у Айдиновых в старом сарае в ожидании квартиры, обещанной властью в течение трех месяцев. Однако, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное. Жизнь в сарае растянулась на несколько лет. Приехав в Краснодар в очередной раз, я как раз попал на то время, когда Сережа, вначале похожий на стриженого ягненка, от неопределенности ожидания превратился в озлобленного волчару. Большего издевательства властей, чем система предоставления жилья офицерам, изгнанным Хрущевым из армии, я не видел. Обещанные месяцы превращались в годы, военкоматы и исполкомы осаждали толпы разъяренных бывших военных. Однажды тихий и незаметный, как призрак, Сережа напился и, схватив топор, стал гоняться за Валей, своей женой, которая уговорила его на переезд в Краснодар.
- Убью всех! – оглушительно орал Сережа и крушил колуном виноградную шпалеру, пока не запутался в проволоке. Наконец, обессиленный, он повалился на землю, и тут из кустов выскочила перепуганная дворня во главе с Раисой Иосифовной и мигом закрутила истеричного Сережу в старый ковер, совсем как матерые разбойники закатывают свою жертву в асфальт.
- Несите веревку! - кричала тетка, придавив подпрыгивающий рулон мощным коленом. Притащили веревку, перетянули ковер крепко-накрепко. С торчащей из пыльного «кокона» взъерошенной головой, с мутными глазами, Сережа был похож на шелкопряда. Его положили у забора и стали причитать над истерзанным виноградником. На вопли и шум явился наш дальний сосед Данила Потапович Кукурузяк по кличке Таракан. Скажу вам, весьма примечательная фигура! Бывший член трибунала военного округа, он и в наших переулках вел себя как Цезарь в сенате.
- Это что? - направил он свой кривой костлявый палец в сторону Сережи, который при виде Кукурузяка притих и втянул голову в свое «укрытие».
- Немного лишнего выпил! - сквозь одышку стала объяснять Раиса Иосифовна, откровенно боявшаяся Кукурузяка, так как его опасались все.
Дело испортила дура Валя. Размазывая по сальной роже обильные слезы и запахнув на мощных грудях разорванный халат, она начала визгливо причитать:
- Хоть бы вы его урезонили, Данила Потапович! Мало что напился, с топором за семьей гонялся. Я еле убежала... Вон видите, что с виноградом сделал...
- Как с топором? С каким топором? - тут же насторожился Кукурузяк. - Это же уголовная статья... Угроза убийства с отягчающими последствиями. Надо немедленно в органы!
Тетя Рая, отчаянно гримасничая, всем видом показывала, чтобы Валька замолкла, но ту несло. Тогда затараторила Раиса:
- Та какие там органы, Данила Потапович... Семейное дело! Ну, с кем не бывает... Это ведь он все от отчаяния и тоски. Который год обещают квартиру! А сегодня в военкомате опять сказали - раньше следующей весны и не ждите. Вот и не выдержал...
- Он кто? - загремел Кукурузяк. - Советский офицер! Что значит не выдержал? От трудностей бежит... Позорить звание воина Советской армии хулиганскими поступками не позволим!
- Да я давно уже не воин! - подал голос из «трубы» Сережа.
- Молчать! - Кукурузяк вернулся в состояние члена трибунала, к тому же в нашем квартале он возглавлял товарищеский суд.
Все это я слушал, притаившись за забором, поскольку у меня тоже были основания опасаться Кукурузяка. Дело в том, что на коротком этапе у меня сложились бурно-стремительные отношения с внучкой Таракана, соблазнительной и сильно раскованной Любочкой Кукурузяк. Дед каким-то образом это пронюхал (хотя Любка клялась, что никому и ничего не говорила) и заявился однажды к моим родственникам:
- Где этот ваш сукин сын? - сказал он с порога тоном, не обещавшим ничего хорошего.
- Который? - спросила тетка. - У нас их двое: Вова и Женя!
- Володька, конечно!
- Что он опять натворил? - Раиса Иосифовна с тревогой положила руку на сердце.
- Что натворил? - зло ухмыльнулся Кукурузяк. - Творит... с нашей Любой. Вы ему передайте: если не женится, я его посажу...
Тетя Рая от неожиданности хлопнулась тяжелым задом на табуретку:
- Данила Потапович! Так он же несовершеннолетний...
- А девок портить совершеннолетний!..
- Та шо вы такое ховорите! - всплеснула руками тетка.
Тогда дело кое-как уладилось, я поклялся, что к Любке ближе чем на десять метров не подходил, но попадаться на глаза Таракану тоже было не резон. Мне шел семнадцатый год, и в нашей окраине я имел стойкую репутацию грубияна, драчуна и нахала. Наконец явился Владимир Иванович. Быстро оценив ситуацию, он дружески взял Кукурузяка под руку и повел его к столу, вкопанному прямо в саду. Раиса торопливо спустилась в подвал и вынесла запотевшую трехмерную бутыль домашнего вина «Изабелла»...
Сережу развязали, пригласили за стол, но он, как побитый пес, убрался в свой сарай, где потихоньку бухтел с Валентиной. Дело кончилось миром. Кукурузяк ушел относительно довольный, тем более дядя пообещал ему машину дубовых дров.
- Только колотых! - предупредил Таракан.
- Колотых, колотых! - твердо подтвердил Владимир Иванович и как можно сердечнее проводил гостя за калитку.
Кукурузяк был, пожалуй, самый опасный человек на нашей окраине и уж во всяком случае самый противный. Он совал свой длинный нос во все подворья, давал указания и разговаривал скрипучим голосом старого склочника. Вообще, на наших окраинных переулках скучать не приходилось. Только пережили и обсудили одну ситуацию, как тут же подваливает следующая. Жил у нас неподалеку один примечательный человек - Ваня Харлампиади. Трудился на ЗИПе и занимался там какими-то сверхтонкими работами, но имел по жизни два увлечения: сочинение стихов и цветоводство. Не знаю, как с успехами в первом увлечении, хотя Ваня занимался в литературном кружке под руководством знаменитого и сильно пьющего поэта Виталия Бакалдина. К счастью, ни одно из качеств настоящего поэта к Ване не пристало, но во втором увлечении он сильно преуспел. На небольшом участке возле крыльца своего дома Харлампиади развел очень милый цветничок. Слегка заикаясь от смущения, Ваня охотно рассказывал, как подбирает редкие сорта цветов, группирует их в цветовые гаммы и составляет разные пахучие комбинации, делает не просто абы как, а строго по науке. Ваня был тихий мечтатель с мягким и добрым лицом, не обидевший даже мухи, но однажды отмочил такое, что всполошило всю нашу округу.
По соседству с ним жил некий Вася Кислюк, прямая Ванина противоположность. Он работал там же, на ЗИПе, молотобойцем в кузнечном цехе, человеком был крепко пьющим, нахальным и в связи с этим лишенным всяких романтических иллюзий. С работы его путь всегда пролегал через пивную, где Вася демонстрировал неограниченные возможности по части потребления «жигулевского», ибо другого пива тогда просто не было. Как-то без всякого спора, а так, под настроение, он выпил шестнадцать кружек и утверждал, что это еще не предел.
Незадача заключалась вот в чем: передвигаясь в перегруженном состоянии, Васька где попало справлял надобность, а ударную дозу всегда выдавал возле дома и чаще всего на Ванины флоксы, георгины и анютины глазки.
Укрывшись с Любой в крыжовнике, мы наблюдали, как Кислюк, разговаривая сам с собой, брел сквозь темноту к родному порогу. Я думаю, всем пьяницам, на их счастье, дорогу к дому указывает тот волшебный инстинкт, который ведет птичьи стаи с севера на юг и обратно. Остановившись неподалеку и задумчиво бормоча, Васька долго копался в штанах, пока на анютины глазки не обрушилась мощная «пивная» струя. Уткнувшись ко мне под мышку, Любка сдавленно хохотала и сквозь смех восхищенно выдохнула: «Вот это стать! Настоящий жеребец!»
«Пивной» поток хлестал по неустанным трудам сладко спящего Ванюши, как грозовой весенний ливень. Казалось, вот уже и конец, но Кислюк тяжело вздыхал и через короткую паузу опять обрушивался на «мавританский газон». Откуда только ресурсы брались!..
Видит Бог, деликатный Ваня много раз убеждал Кислюка прекратить безобразие:
- Василий Фомич! - сильно заикаясь от волнения, говорил он. - Неужели вы не знаете, что для этих целей есть туалет?
- Ванечка! Мичуринец ты наш долбаный! - Кислюк бил в грудь, украшенную сизыми портретами Ленина и Сталина, выколотыми малоумелым художником краснодарской тюрьмы, где Вася по молодости отсидел три года за хулиганство. - Ничего не помню! Сам не знаю, как получается. Клянусь мамой-покойницей - больше не буду!
Но, несмотря на клятвы, все продолжалось. И тогда тихий Ваня решился на крайнее. Однажды летней ночью переулок был поднят с постели протяжным мужским воплем такой силы, что некоторые граждане выскочили на крик в одном исподнем, думая Бог знает что. Захлопали калитки, озарились окна, затопали подошвы. Васька катался по земле, оглушительно выл и дымился.
Последним на месте происшествия, как красноармеец, выведенный на расстрел, появился полковник Кукурузяк. Он был в бязевых армейских кальсонах и босиком.
- Что здесь происходит? - он грозно обвел публику мохнатыми бровями. Кислюк умолк и лишь жалобно всхлипывал, лежа на спине.
Кукурузяк еще раз осмотрел толпу и, устремив палец в сторону поверженного Кислюка, сказал тоном окончательного приговора:
- Вот до чего может довести неумеренное употребление спиртных напитков!
Приехала «скорая помощь». Стонущего Ваську коллективно погрузили в машину, и тогда вперед вышел Ваня и во всем народу признался. Оказывается, он сплел из манганита, тонкой электротехнической проволоки, покрытой платиной для лучшей проводимости, сетку и, набросив ее на цветы, через трансформатор подключил к напряжению. Но что-то, видимо, там не рассчитал, поскольку Ваську через струю шандарахнуло так, что бабушка Ашурова, его соседка, первая выскочившая на вопли, говорила, что из штанов Кислюка в разные стороны летели шаровые молнии.
В переулке запахло уголовным делом. Назавтра пришел следователь из милиции. С ним, надев траченный молью мундир, важно беседовал Кукурузяк. Что уж там он говорил, было неизвестно, бедного Ваню вполне могли упечь в тюрьму. Но Васька из больницы вскоре вернулся и всю вину взял на себя:
- Если хочешь знать, Иванович, - рассказывал он потом моему дяде, - это даже полезная процедура. Мне доктор говорил. Это называется, дай Бог памяти... электрофазер... Нет, фразор... фрезер, что ли?
- Может, электрофорез? - поправляет его Владимир Иванович.
- Во! Он самый! Специально в энто место прицельно бьют током, чтобы... - Васька наклоняется к дядиному уху и что-то шепчет. Потом оба оглушительно хохочут.
- Ты, Василий, смотри! - говорит Владимир Иванович. - У тебя сейчас мужское достоинство подвергнуто платиновому покрытию... Береги!
- Га-га-га! - ржет довольный Кислюк. Он уже все забыл. Хотя пить не бросил, но Ванюшкины цветы после случившегося обходил по большой дуге...
Посидев немного с теткой, Фуза Сосрыковна попросила меня помочь натаскать ей воды: предстояло купание Сосрыка. Прихватив Женьку, я пошел к Дирижоковым. Это было недалеко. По дороге Фуза все время извинялась за беспокойство.
- Мне так неудобно отрывать вас от дел! - говорила она.
- Да какие у нас дела! - отвечал я. Фуза была удивительно добрым и деликатным человеком. Я помню, как, налопавшись в жару мороженого, Женька получил жесточайшую ангину и ночью от высокой температуры начал бредить. Перепуганная тетка сбегала к Фузе, и та до утра сидела рядом с Женькой, меняла у него на лбу компрессы…
Продолжение следует
За всеми важными новостями следите в Telegram, во «ВКонтакте», «Одноклассниках» и на YouTube
